Зачистить Чистилище
Шрифт:
— Все здесь, — второй пилот помог ему сосчитать их и замахал руками товарищам, будто они могли различить его жесты и у них не было других дел, кроме как отвечать на его приветствие.
— Отлично, — кивнул Клейменов.
У него и вправду гора с плеч свалилась.
По земле скользили крылатые тени.
«Ангелы смерти». Вот как их надо называть, а вместо трехцветных кругов на крыльях нарисовать косы и черепа, как сделали это в одной из эскадр истребителей, но такая расцветка сродни той, что
— Берлин? — В голосе второго пилота было больше вопроса, чем утверждения.
— Надеюсь, — сказал Клейменов.
Над горизонтом поднималось зарево пожаров, так похожее на закат. Но солнце коснется горизонта только через полчаса.
Клейменов не раз бывал в Берлине до начала войны, но никогда не видел его сверху. Не сказать, что он любил этот город, Будапешт и Вена нравились ему больше, но угрызения совести он все равно испытывал, ведь он так и не превратился в машину, которая может нести только смерть.
Вряд ли сейчас там внизу творился ад. В окопах, обстреливаемых перед началом наступления тяжелой артиллерией, куда как хуже, и еще хуже тем, кто идет в атаку, когда от осколков и пуль, сметающих все на своем пути — живое это или не живое, укрыться абсолютно негде.
Но в Берлине сейчас все равно было скверно, обезумевшие от неожиданности обыватели должны бегать по улицам, забиваться от страха в подвалы, зажимать уши ладонями, чтобы не слышать, как гудят падающие с небес бомбы, а сквозь толпу пробиваться пожарные команды.
«Будешь ли ты спать спокойно по ночам, вспоминая о том, сколько убило людей твоими бомбами? Станешь ли ты и вправду гордиться тем, что когда-то бомбил Берлин?»
Клейменов увидел тень сомнения во взгляде второго пилота, потому что тот начал что-то понимать.
До земли было слишком далеко, но когда он выходил на бомбежку, то ему показалось, что он видит, как люди там, на улицах, указывают на его аэроплан пальцами, стоят в оцепенении, будто окаменев, и, закрыв глаза, ждут, когда к ним придет смерть.
Огонь поглотил железнодорожный вокзал. Крыша его провалилась, языки пламени облизывали стены, а на путях продолжали взрываться вагоны и цистерны, разбрасывая далеко вокруг куски оплавленного металла, который жужжал в воздухе так же противно и страшно, как шрапнель. Пожарные команды даже не пробовали сюда пробраться. Потушить этот пожар было невозможно, и лучшее, что можно сделать в этой ситуации, отогнать подальше все еще не объятые пламенем вагоны, чтобы не взорвались и они, и эвакуировать жителей ближайших кварталов. Пожарных команд не хватало.
«Первая волна чертовски метко отбомбилась».
Он боялся увидеть на улицах полуистлевшие обломки бомбардировщика.
Второй пилот был уже в салоне, ждал приказа, открыв
Канцелярия кайзера тоже горела. Не сильно. Огонь вырывался из нескольких окон, тянулся к крыше. Судя по всему, в нее попала всего одна бомба, а остальные перепахали площадь перед ней. Стена одного из домов обвалилась, перегородив улицу баррикадой. Вряд ли стоило надеяться, что удастся убить кайзера. Никто такой задачи и не ставил.
Как же его подмывало опуститься еще пониже, чтобы сбросить бомбы наверняка, но тогда была вероятность того, что его заденет собственными же осколками.
Унтер-ден-Линден завалило каменными осколками.
Клейменов ничего не слышал за надсадным ревом двигателей. Не слышал проклятий, которыми осыпают его жители города, не слышал автоматных и ружейных выстрелов.
— Бомбы, — сказал он спокойно. Во рту было сухо. На душе противно.
Аэроплан вздрогнул, освобождаясь от бомб, чуть рванулся вверх. Клейменов надавил на рычаг, управляющий закрылками, чтобы удержать аэроплан на прежнем курсе, но тот все время рвался к небесам.
Своих бомб он не видел, а только те, что вываливались из трюмов других аэропланов. Черные точки. Каждый аэроплан нес всего тонну бомб.
Сами аэропланы тоже были черными на фоне серого неба.
Спустя несколько секунд до него донеслись раскаты грома. Он не удивился бы, если второй пилот отправился бы к хвосту посмотреть на свою работу, но он опять почувствовал рядом с собой запах бензина. Второе кресло заскрипело.
— Поздравляю, Александр Васильевич, с удачной бомбежкой, — сказал Клейменов.
— Спасибо, Сергей Иванович, но я не видел, попал кто-нибудь или нет из нашей волны в канцелярию кайзера, — сказал второй пилот.
— Неужели вы думали убить самого кайзера?
— Почему бы и нет?
— Действительно. Но это не так уж и важно. Вы ведь понимаете, что важен сам факт этого налета.
— Да, — кивнул второй пилот.
Возбуждение быстро покинуло его, и теперь в его движениях была грусть.
— Держитесь покрепче, — предупредил Клейменов второго пилота.
Тот вцепился в подлокотники кресла.
— Спасибо, господа, — сказал Клейменов в рацию, — а теперь домой.
Этот путь будет потруднее. Теперь о них знали и вряд ли дадут спокойно вернуться, а истребители сопровождения присоединятся к ним ой как нескоро.
Клейменов заложил крутой вираж, заваливаясь на правый борт, и синхронно с ним этот же маневр сделали все остальные аэропланы. Как же красиво они смотрелись сейчас! Но вряд ли кто-то любовался их полетом. Скорее, вслед им неслись проклятия, а на их перехват летели все германские истребители с ближайших аэродромов, что не бросились еще в погоню за первой волной русских бомбардировщиков.