Зачистка
Шрифт:
Надломилось прямо в полете тело и старшего лейтенанта. Это всегда прекрасно видно, когда рвется упругая струна. И я, как командир, еще не осознав, убит Олег или только ранен, машинально отметил — двоих не вытащить. Даже с Орешко еще можно было уйти, уползти в какую-нибудь расселину, затаиться или, наоборот, сделать стремительный марш-бросок, теперь…
Но если бы хоть какая-то клеточка в моем теле возмутилась поведением Урманова, запищала о глупости разведчика только потому, что ей самой обрубались шансы на выживание, я бы самолично выжег ее каленым железом. Была бы в ноге — отстрелил бы ногу. Появись в руке — отрубил бы руку. Засела бы в голове — с такой башкой на плечах
В секундных паузах между выстрелами я не улавливал главного — нового колокольного звона. Зато нарастала мощь, плотность огня со стороны боевиков. Я помнил, прекрасно знал цифру, сколько человек может собрать под свои знамена «Ястреб». Сам вытягивал их на себя, не давая рассеяться по ущелью. Так что если каждый захочет взять нас на кусочки себе в клювик, голодными останется добрая половина. Ястребы никогда не подчинялись лебедям.
— Сюда, — вдруг раздался свистящий голос Бауди. Рации мы отбросили, едва в них зазвучала чеченская речь — эфир прослушивался, боевики вышли на нашу частоту и могли контролировать каждое слово.
Только что на меня, как на командира, с надеждой и верой глядел издалека Урманов. Теперь я сам безоговорочно последовал к подчиненному. Он — местный. У него в этом районе полно родственников. Я бы тоже вывел его из любого закоулка Москвы на Красную площадь…
Бауди, едва увидев меня, указал на неприметные кустики. Не знаю, чем они ему глянулись и почему могли служить спасением, но умение командира в какой-то момент подчиняться подчиненному — в этом тоже был секрет моей живучести.
Однако я в ответ показал на плато, где лежала наша молодежь, и чеченец на этот раз безоговорочно подчинился мне. Охватом с двух сторон поползли навстречу стрельбе, по редким ответным очередям догадываясь, что Урманов еще жив. Отбросив пустые рожки, выхватил запасной комплект магазинов, крест-накрест перетянутый изолентой. Передернул затвор — так ребенку при рождении, хлопнув его по попе, помогают сделать первый глоток воздуха. Автомат охотно принял в свою металлическую утробу первую пилюлю. При заряжании магазина она была тридцатой, последней. Теперь уйдет на свободу первой. Самой меткой, потому что целятся именно под первую пулю. Найди, родная, цель, сделай плохому дяде больно…
— Забирай ребят, я их уведу, — прошипел я в сторону Бауди.
Кажется, я понял замысел друга. Он показывал мне на самое неприспособленное для схрона место, остаться там, среди жидких кустиков — все равно что лежать на голом склоне. Но только на этом бреде, на этой военной глупости и можно было сыграть. Но при этом кто-то должен уводить «Ястреба» в заросли, где по наивности якобы легче спрятаться.
Боевики больше не лезли на рожон, они, возможно, сами строили свои охваты и обходы. Или ждали, когда у нас кончатся боеприпасы. На их стороне было время, превосходство сил. Родные горы и леса. Секретарь Совета безопасности России генерал Лебедь и Президент Ичкерии Аслан Масхадов. К боевикам свалилась с небес победа, и им теперь очень хотелось остаться в живых и вкусить ее плоды. И это тоже должно было сработать на нас.
Урманов, помогая себе зубами, перетягивал жгутом ногу. Дернулся на мою тень, но узнав, обмяк. Погоди, родной, погоди расслабляться, все только начинается. Что с Орешко?
Вместо
…Мы вышли к Моздоку через десять дней. Я, Бауди и повисший на плечах Урманов. Костя Орешко остался лежать в самом укромном местечке, которое мы только смогли вырыть в предгорье. Ждать нашего возвращения.
Уже на самой границе Чечни и Северной Осетии нам, обессиленным, потерявшим бдительность, продрогшим после ночной грозы, в спины раздалось:
— Стоять!
Голос был чисто русский, без кавказского акцента, и я, придерживая раненого, стал поворачиваться.
— Стоять! — повторился окрик. — Не шевелиться. Оружие на землю.
Сейчас тебе. Оружие спасло нас, вытащило с того света…
— Оружие на землю, я сказал, — клацнул затвор. — Ложись.
Бауди с Урмановым опустились в грязь лишь потому, что я отпустил Олега, а одному удержать раненого оказалось не под силу. Только и я стоял недолго. В воздухе, как на тренировке в спортзале, мелькнула фигура с выпростанными для удара ногами. Про то, что ночью прошел ливень, я узнал теперь не только продрогшей спиной и мокрыми ногами, но и носом, воткнувшимся в лужу. Едва попробовал увернуться от грязи и насевшего незнакомца, как тут же в голову уперся ствол пистолета.
— Кто такие? — потребовал незамедлительного ответа ствол, потому что именно он начал наклонять мое лицо в грязь.
— А кто ты такой?
Удар по затылку получил со второй руки, ствол не стронулся с облюбованного места под основанием черепа. Профессионалы. А на руках захлопнулись наручники.
— Вопросы задаю здесь я.
— Позови командира.
И тут раздались голоса — те, которых я как раз и боялся услышать все эти дни выхода из окружения — с кавказским акцентом:
— Прикинь, а может, ему Ельцина позвать?
— Вах, вместе с Масхадовым.
А вот теперь мне стало все равно, до какой степени меня окунут в грязь — я вывернул шею и сквозь муть на ресницах разглядел ноги. Много ног, толпящихся вокруг. Наверняка те, что в новых ботинках — это боевиков. Или кто они теперь нам…
Нас, как кули с зерном, потащили по грязи в распадок, там за шиворот перевернули на спину, и теперь я видел уже только лица. Да, чеченские. Среди наших курносых. Все же мир? Но почему мы лежим мордой в грязи?
Поднялся, сел. Увидел жующего жвачку капитана с нарукавной эмблемой нацеленного на прыжок леопарда. Все-таки свои. Идиоты — но свои. Внутренние войска. Дивизия Дзержинского.
— Отошли всех отсюда, — потребовал я у самодовольного капитана.
— Кто, куда, откуда, зачем? — не обращая внимания на мою просьбу, начал он демонстративно загибать пальцы. Неужели подыгрывает хихикающим чеченцам? Они здесь кто? Совместная комендатура?
— Во-первых, окажите помощь раненому, — сам я загибать пальцы не мог, но приоритеты начал расставлять. — Мы свои.
— Свои давно на базах. Пропавших без вести нет. А вот автобус в Моздоке на железнодорожном переезде — взорвали. Приказ — проверять всех, не взирая на ранги и голос.
Не увидел, кивнул капитан на Урманова или по собственной инициативе, но солдатики принялись поднимать Олега и Бауди. Чеченцы-комендачи, распознав в задержанном своего, тут же галдежно оттеснили разведчика. Укалывая его штык-ножами, принялись что-то выпытывать на своем языке. Впервые я увидел испуг на лице друга, рванулся к нему, но на меня сразу навалилось с десяток «вэвэшников».