Задача – выжить!
Шрифт:
— Был у нас в хозяйстве хряк, — еле произнес он. — Так ты, Максим, вылитый он!
Я тоже улыбнулся. Действительно, вид у Гришина был живописный. Боец был настолько измазан грязью, что казалось, будто весь день провалялся в луже вместе с тем самым хряком. Вдобавок ко всему с него еще и ручьями текла вода.
— Ты смотри, ребятам-то не попадись, — продолжал Лешка. — А то зажарят ненароком…
Гришин сначала насупился, а потом тоже рассмеялся.
— Тебя, Лешка, они скорее зажарят. Ты поупитаннее. — А потом объяснил свой внешний
— Молодцы! — отсмеявшись, сказал я. — Объявляю благодарность!
Гришин вытянулся и, еле сдерживая смех, гаркнул:
— Служу трудовому народу!
— Вот отдохнешь с полчасика, и снова принимайся служить, — продолжил я и покосился на Митрофанчика. — Алексей пока нам глину замесит.
Лешка сразу стих.
— А чего я-то? — недовольно буркнул он.
— А чтобы мы потом сравнили, кто из нас больше на хряка похож, — за меня ответил Гришин, присаживаясь на траву и снимая мокрую гимнастерку.
— Только смотри, Лешка, — продолжал давать ценные указания я, — чтоб была липкая и вязкая. А то переведешь продукт – сам за глиной пойдешь.
Недовольный Митрофанчик принялся замешивать глину, а я пошел инспектировать результаты работы по разборке патронов. Ребята справились хорошо – ни одна гильза не была порвана. Учитывая, что вытаскивать без инструмента пули из 14,5-миллиметровых патронов – задачка еще та, бойцы заслужили поощрение. Только вот поощрить их, собственно, нечем. Ладно, что-то придумаем.
— Вроде готово, — сказал Лешка, вытирая грязные руки пучком травы.
Я подошел и взял из котелка щепотку глины. Растер ее между пальцами. Показалось, что раствор получился слишком густой. Добавил немного воды и перемешал палкой. Взял еще щепотку. Глина липла к пальцам, как пластилин. В самый раз. Теперь попробуем сделать осколочную рубашку.
Взяв горсть гвоздей, я густо рассыпал их на крышке одного из ящиков со снарядами, потом, зачерпнув из котелка глину, обмазал ей одну из гильз. Глины получилось многовато. Счистил немного обратно в котелок, снова обмазал гильзу, стараясь получить слой в пару миллиметров. Потом положил ее в центре россыпи гвоздей и прокатал. Гвозди прилипли хорошо.
— Отрежьте кто-то полоску мешковины, — сказал я наблюдавшим за моими действиями ребятам. — По ширине с полгильзы.
Сергей тут же выполнил мою просьбу и протянул мне полоску ткани. Одной рукой держа гильзу за дульце, второй я попытался обмотать ее мешковиной. Не получалось. Я пытался обмотать как можно туже, но глина выдавливалась тканью наружу, а большинство гвоздей обсыпалось. Немного подумав, я очистил с гильзы уже начинающую подсыхать глину и снова обмазал, прокатал в гвоздях.
— Сделайте полоску чуть шире длины гильзы.
Взял вновь поданный кусок мешковины, аккуратно, не стараясь сделать туго, обмотал гильзу.
— Сережа,
Селиванов штыком отрубил куски проволоки и, пока я держал гильзу, повинуясь моим указаниям, обвязал мешковину сначала по канавке вокруг донышка гильзы, а потом по дульцу – над местом, где оно начинало утолщаться. Только после этого я снова попытался потуже перетянуть гильзу узким куском мешковины. Чувствовал, что глина поддается под пальцами, но наружу, сдерживаемая тканью, не вылезает. Закрепив ткань, я показал результат бойцам.
— Поняли? Теперь разбиваетесь на пары и делаете так же. Один обмазывает гильзы, второй обвязывает проволокой и мешковиной. Готовые гильзы кладем сушиться на солнце. Всего делаем двадцать штук.
Бойцы принялись за работу, и вскоре на солнце сушилось требуемое количество кустарных корпусов для противопехотных мин. Я взял тот, который делал сам, — вроде уже подсохло. Под жарким солнцем глина быстро затвердела.
— Теперь повторяем все по новой, — сказал я. — Берите те, которые уже подсохли, и обмазывайте мешковину глиной. Потом гвозди и опять мешковина. Ну, вы поняли.
Часа через два стройные гильзы превратились в толстые комки грязи, нашпигованные гвоздями. «Рубашку» мы сделали в три слоя. Глина, конечно, при взрыве, скорее всего, превратится в пыль, а вот гвозди должны разлететься хорошо. Я объявил перекур и присел отдохнуть.
— Я вот что думаю, — сказал вдруг обычно молчаливый Винский. — Взрывчатки туда мало поместится. Гильза маленькая, меньше гранаты будет. Не убьет никого.
— Нам главное что? — спросил я, затянувшись сигаретой, и сам ответил: – Чтобы корпус разлетелся и взрывом разбросало вокруг осколки. Так?
— Ну так, — согласился Андрей. — Но осколки здесь тоже мелкие. Толку-то от тех гвоздиков?
— А ты представь, — продолжал я, — что в паре метров от тебя рванет такая штука и нашпигует тебя десятком-другим таких гвоздиков. Не убьет, но бой продолжать ты уже не сможешь. Это как дробью в тебя выстрелить. Дробинка маленькая, но когда их много – разорвет в клочья бок, который со стороны взрыва, или, например, ногу, руку… Понятно?
— Вот я как-то в утку с близи дробью пальнул.
Я обернулся и увидел Митрофаныча, который, привалившись к дереву, скручивал самокрутку.
— Так от нее, ей-богу, чуть одни перья не остались. Не птица стала, а сплошное решето со свинцом. — Митрофаныч прикурил свою самокрутку, посмаковал дым и продолжил: – А то, шо не убьет фашиста-то, оно и к лучшему. Вот ты представь, — он обвел внимательным взглядом нашу компанию, — шо врага убили. А остальные дальше прут. А вот ежели только ранили – тут совсем другое дело. Германец – он аккуратный. Своих раненых не бросает. А их кому-то в тыл тащить надобно, одному, а то и двоим. И вот, пока они своих раненых назад тащат – тебе уже отстреливаться надо не от трех-четырех врагов, а от одного. Вот так оно.