Задать вопрос
Шрифт:
— Какие же законы включают в себя жизнь? — спросил Лингман.
— На вопрос в такой форме нельзя ответить. Задающий его по-прежнему смотрит на жизнь со своей ограниченной точки зрения.
— Тогда объясни по-своему, — вмешался Морран.
— Ответчик может отвечать только на заданные вопросы, — и, произнеся это. Ответчик вновь подумал об ограничении, которое создатели наложили на него.
Тишина.
— Расширяется
— Термин «расширение» в данном контексте неприменим. В том смысле, в каком вы понимаете Вселенную, она не более чем иллюзия.
— Но хоть что-нибудь мы можем узнать? — спросил Морран.
— Я могу ответить на любой корректный вопрос о природе вещей.
Люди переглянулись.
— Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, — печально проговорил Лингман. — Наши главные гипотезы неверны. Все до единой.
— Не может быть, — сказал Морран. — Физика, биология…
— Полуправда, — ответил Лингман с усталостью в голосе. — Хоть это мы выяснили. Теперь мы знаем, что наши выводы из наблюдений неверны.
— А жизнь — он и вправду знает, что такое жизнь?
— Смотри, — сказал Лингман, — допустим, ты спрашиваешь: «Почему я родился под созвездием Скорпиона, под знаком Сатурна?». Я не смогу объяснить тебе это, прибегая только к понятию Зодиака. Одним Зодиаком тут не обойдешься.
— Понимаю, — медленно произнес Морран. — Он не может отвечать на вопросы, оставаясь в рамках наших предположений.
— Вот-вот. А изменить наши предположения он не в силах. Он может лишь ответить на корректный вопрос, но, чтобы задать его, нужны знания, которых, похоже, у нас нет.
— Выходит, что мы не в состоянии даже поставить вопрос? Не верю я в это. Хоть какие-то основы мы должны знать?
Морран повернулся к Ответчику.
— Что такое смерть?
— Это антропоморфизм. Я не могу его объяснить.
Смерть — это антропоморфизм! — воскликнул Морран, и Лингман быстро обернулся. — Кажется, мы продвигаемся!
— Может ли антропоморфизм отражать действительность? — спросил Лингман.
— Все антропоморфизмы подразделяются на ложные и частично истинные в отдельных ситуациях.
— Что справедливо в данном случае?
— И то и другое.
Большего они не добились, Морран с Лингманом мучились еще несколько часов, но истина ускользала все дальше.
— С ума сойти, — сказал Морран. — Эта штука знает все на свете и не может поведать нам ничего,
Лингман сел на землю, прислонился к каменной стене и смежил веки.
— Дикари, вот мы кто, — бормотал Морран, бегая перед Ответчиком туда и обратно. — Представьте себе первобытного человека, который приходит к ученому и спрашивает, почему солнце нельзя сбить из лука. Ученый должен объяснить это так, чтобы тот понял. Что из этого выйдет?
— Ученый не станет и пытаться, — глухо сказал Лингман. — Он по вопросу поймет, насколько ограничен спрашивающий.
— То-то и оно, — сердито произнес Морран. — Как объяснить бушмену, что земля вертится? Или, еще хлеще, что такое относительность? Конечно, соблюдая научную строгость.
Лингман молчал, не открывая глаз.
— Мы для него первобытные люди. Нет, разница гораздо больше. Как между червяком и сверхчеловеком. Червяк желает знать, как устроена грязь и откуда ее взялось так много. Ну и ну.
Лингман сидел, не открывая глаз.
— Идем? — спросил Морран.
Руки Лингмана были стиснуты, отросшие ногти впились в ладони, щеки ввалились еще глубже. Лицо словно превратилось в маску.
— Послушайте! Что с вами? Эй, послушайте…
Но лишь Ответчику было ведомо, что произошло — и почему.
Один на целой планете, не большой и не маленькой, на планете идеальных размеров, ждет Ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, потому что у его знания тоже есть предел.
Он умеет отвечать на вопросы, правильно поставленные.
Вселенная? Жизнь? Смерть? Пурпуры? Восемнадцать?
Частицы правды, полуправда, крошечные обрывки великих вопросов.
Ответчик в одиночестве задает себе вопросы, верные вопросы, которые никто не может понять.
Тогда как же понять ответы?
Вопросы никогда не будут заданы, и Ответчик помнит теперь то, о чем знали его создатели — знали, да забыли.
Чтобы поставить вопрос, нужно знать большую часть ответа.
Перевел с английского В. БАБКОВ