Заэкранье
Шрифт:
Ростик провожает его задумчивым взглядом: "Вроде не фанатик-комиссар... И на фига они, замордованные большевиками, дрались с цивилизованными немцами-освободителями? Сейчас бы жили, как в Европе!"
Осматривается. Кинокамер не заметно, хорошо замаскировали видно. В размякшем сознании шевельнулось тревожное: "А вдруг это никакое не кино, а...", - но он не желает додумывать и отмахивается от неудобных мыслей, как от назойливых мух.
Слышится стрекот словно швейная машинка. У бабушки в деревне такая
Из кустов, по еле заметной давно заросшей грунтовке выныривает мотоцикл.
Водитель при виде пестро одетого человека не растерялся . Резко повернул влево к остову здания. Поняв, что осталась лишь передняя стена, затормозил. Так, чтобы все держать в поле зрения.
Пассажир в коляске тотчас направил на Ростика дырчатый раструб пулемета. "Современный! Не то, что у того большевистского тюти", - мелькает в голове.
Мотор предусмотрительно оставлен молотить на холостых оборотах.
— Хенде хох!
– пролаял пулеметчик. Ростик решил подыграть. Кое-какие немецкие слова он знал. Из тех же фильмов про войну. И с готовностью воздел руки.
Потянулся к банке.
— Ахтунг! Гранатен!!!
– заверещал тот же немец. И вдавил приклад в плечо.
— Нихт гранатен, - снисходительно, словно ребенку пояснил Ростик, - Бир, дойчланд. Дун-кель, - скосив глаза прочел по слогам латиницу
И, ломая комедию дальше, продолжил: — Их бин камрад дойчланд. Майн аусвайс, — и демонстративно медленно, по большой дуге двумя пальцами вынул за уголок торчащую из кармана листовку-пропуск.
— Дункель?
– оживился второй пассажир, что за водителем. И ловко, словно всадник с коня, соскочил на землю. И сразу , без заминки уже идет пружинящей походкой бывалого солдата. В правой руке "шмайсер".
Немец как немец. Очень похожий на того, что Ростик видел на 9 мая. Тогда он с коллегой-охранником вышел на порог магазина. Приятель перекурить, а он так, встряхнуться да подышать. Мимо как раз ковыляли в параде в честь дня Победы ветераны. Пиджаки обшарпанные, но сплошь в орденах и медалях. "Гляди!" - жарко зашептал в ухо напарник.
Ростик повернулся в указанную сторону. В проулке слева у перекрестка стоял шикарный белый "мерседес". А у распахнутой дверцы застыл, склонив голову и прижимая шляпу к груди, рослый седовласый немец. Ростику тогда стало неловко. А приятель проворчал: "Небось тоже воевал. Только побежденные живут лучше победителей".
Мотоциклист чем-то неуловимо напоминал того бюргера. Ростик с готовностью протянул жестянку.
Единым движением автоматчик схватил банку. Вместе с пальцами. Потянул выкручивая наружу. И как бы легонько, совсем без замаха ткнул стволом в солнечное сплетение.
Ростик задохнулся. И от боли, и от неожиданной подлости. В глазах потемнело. А противник ещё сильно приложил по загривку затыльником оружия.
Парень упал на колени. И
Тот брезгливо отступил, пнув походя бесчувственное тело и вдавив каблуком выпавшую бумажку. Отхлебнул. Закивал:
— Я-я. Натюрлих бир, - почитал надпись, удивился: - Дойчланд!
Водитель уже заглушил двигатель, а пулеметчик выбрался из коляски. Оба с некоторыми предостороженностями приблизились.
Продегустировали по очереди напиток. Пулеметчик пригляделся к одежде поверженного чудика. Нагнулся, пощупал синтетические треники. Поцокал языком.
"Ком", - пролаял. И пальцами так недвусмысленно показывает: мол "Снимай!"
От жестокой обиды слезы текли по лицу Ростика. Он с ужасом понимал, что эти пехотинцы ведут себя как всегда. Смеются, радуются небольшому развлечению. И видят в нем недочеловека...
Сейчас решают, что из его одежды кому достанется. Пива, как они с сожалением удостоверились, у него больше нет. Вести его к начальству нет смысла. Он же не какой-то красный командир, что он может знать ценного для вермахта! Поэтому просто пристрелят "русскую свинью, унтерменьша".
Вот сейчас заставят раздеться, чтобы кровью не испачкать хорошие вещи, и...
От безнадеги, досады, обиды Ростик глухо подвывая заскрежетал зубами. Что этих дико потешает.
Некстати вспомнилось, что вот так же он с коллегами-охранниками при пересменках развлекался, гоняя тараканов у мусорного бака. А затем, натешившись, бедолаг просто прихлопывали.
И его, Ростика, эти простые немецкие парни, такие дисциплинированные, законопослушные и трудолюбивые сейчас походя пришлёпнут?!
Ну нет! Так просто он этим "цивилизованным" сволочам не дастся! Пусть они вооружены, а он нет. Пусть их трое, а он один. Зубами рвать станет!
Дикая ярость красной пеленой залила глаза. Пивного благодушного хмеля как ни бывало.
А гитлеровец ткнул лежащего носком в бок:
— Шнелле! Русиш швайн!
– и чтобы ускорить процесс, выстрелил из автомата в землю перед поверженным. Фонтанчик почвы хлестнул Ростика по лицу, запорошил глаза. Немцы радостно загоготали.
И в этот момент деловито застучал "максим".
Очередь хлестнула опрометчиво сгрудившихся у лежащего гитлеровцев.
Кровь брызнула на лицо Ростика. Капли смешались со слезами.
Рядом, с изумлением на лице осел автоматчик.
Ростик, сдирая колени о кирпичную крошку, на четвереньках рванулся и выдрал оружие.
Когда подоспел спаситель , он остервенело колотил автоматом как простой железкой смертельно раненого, но всё ещё шевелившегося пулеметчика. Колотил так, что превратил лицо в фарш.