Загадай желание

Веденская Татьяна

– А это не слишком дорого? – задумчиво переглянулась Женя с Анной.

Нонна покачала головой.

– Ты-то что волнуешься из-за денег? Ты же теперь у нас крутая! А какая решительная! – фыркнула Нонна.

Женя только что пережила свой Перл Харбор – взяла и уволилась, ни с того ни с сего. Почему? Женя сказала, что ей предложили место получше.

– Насколько получше? – прищурилась Нонна, которой вся история целиком не нравилась и казалась подозрительной.

– Я буду возглавлять отделение одного маркетингового агентства… в Питере, – ляпнула Женя.

– Что? – удивленно воскликнули Анна и Нонна в один голос. – Ты уезжаешь?

– Ну… я еще не подписала контракт. – Женя проклинала себя, что не

смогла придумать что-то более правдоподобное. Но отступать было поздно.

– А ты маме-то уже сказала? – любопытствовала Нонна.

Женя отвечала, что – нет, и не собирается. Пока что. Женя гнула питерскую линию, рассчитывая на то, что в самый последний момент она скажет, что отказалась – как раз не смогла оставить родителей и подруг.

Нонна отвернулась и принялась считать, во что им обойдется поход в клуб.

– Если мы не будем там есть, выйдет нормально. Зато там будет очень хороший джазовый оркестр. – Нонна принялась расписывать прелести клуба, куда все они должны были пойти в пятницу, как раз в то самое время, когда предательница Олеся будет праздновать свое вероломное двадцатитрехлетие.

– Ну, не знаю, – сомневалась Анна. – Я уже сто лет ни с кем не знакомилась. Я краснею, как только подумаю об этом. И что скажет Баба Ниндзя?

– Слушай, надо решать проблемы по мере их поступления. Сначала надо с кем-то познакомиться, а уж потом думать, что кому говорить, – разозлилась Нонна.

– И мне нечего надеть – я сто лет не покупала себе никакой одежды.

– А почему, я хочу спросить? – с упреком посмотрела на нее Нонна. – Я давно говорила, что ты непростительно мало заботишься о себе. А годы-то идут!

Анна вздохнула и, во избежание дальнейших недоразумений, поспешила согласиться. Нонна достала из сумки листок с распечаткой.

– Тогда доставайте кошельки, девушки, – скомандовала она, и девушки тут же полезли в карманы.

Сказывался опыт Нонны в сборе дани с родителей. Школа – это такое бесплатное место, где все стоит денег, так или иначе. Учебники, диски, рабочие тетради – каждую весну на следующий год. Экскурсии, питание в столовой, деньги на практические пособия в кабинет, на новый принтер, на проектор, который теперь положено иметь всем в классе, но никто не сказал, где на него положено брать деньги. Со всеми вопросами учителя шли к родителям. Те же, в свою очередь, притворялись глухими, слепыми и даже умершими, только чтобы избежать поборов. Большая часть родителей именно из-за этого ненавидела родительские собрания.

Были, правда и такие (это уж последние негодяи), которые приходили на собрания на два часа позже, сославшись на занятость. Они входили в класс и тут же задавали вопрос «Сколько», будто бы все ритуалы, все доклады об успеваемости и достижениях школы вообще ничего не значили. Впрочем, в последнее время Нонну такие родители устраивали все больше. Так или иначе, а горький опыт ее давно научил, что деньги, на что бы они не были нужны, лучше собирать сразу.

– А почему нельзя заплатить прямо в клубе, при входе? – огорчилась Анна. Нонна выгребла у нее все, что осталось от заработков за весь месяц после оплаты квартиры и кредита за посудомойку, которой они почти не пользовались (Баба Ниндзя считала, что после нее на тарелках остаются следы от порошка).

– Лучше заказать столик и билеты заранее, – отрезала Нонна, сгребая купюры.

– А я не взяла деньги. У меня только тысяча, – пробормотала Женька.

– Ладно, давай тысячу, я добавлю. – Нонна молниеносным движением левой руки выхватила купюру из дрожащих Жениных рук. Каши мало ест, худая, как доска, вот и нету силы в руках.

– А там нет фейс-контроля? – нахмурилась Женька. Для нее теперь, похоже, наступили времена, когда каждая тысячная купюра значила больше, чем раньше, втрое. Но нельзя показать этого. Черт, жалко-то как штуку!

Через неделю ей предстояло отдать тридцать таких купюр за съемную квартиру. Женя не была готова прямо сейчас переезжать, хоть это и означало потерять львиную долю своих накоплений. Самое обидное, не было никаких гарантий, что эти потери будут восполнены в следующим месяце. Да, конечно, можно было бы переехать к родителям. Но на самом деле никак нельзя. Оттуда Жене уже не будет исхода. Наличие собственной территории было ключевым условием здоровья и благополучия в ее и без того шаткой психике. Только не мама, не ее вскользь брошенные замечания о неухоженных волосах, которые «что они у тебя висят, как сосульки? Ты их вообще хоть моешь?». Или ее комментарии типа «при таких широких бедрах тебе бы лучше не носить платья-футляры». Или утешительные фразы из серии «ты и в школе плохо успевала, удивительно, что ты закончила институт». Нет, к маме Женя не пойдет. Только не тогда, когда Женя выбита из седла и лежит на лопатках, придавленной к земле. Только на коне и с гордо развевающимся флагом. И то на пять минут, не больше.

– Интересно, почему ты считаешь, что мы можем не пройти фейс-контроль? – удивилась Нонна. – И потом, не думаю, что он там есть.

– Я просто спросила, – коротко пискнула Женя, и вопрос с клубом был решен.

Пятничные посиделки с картами, как сказала Нонна, еще никому не приносили личного счастья. Отныне они будут делать все по-другому. А как – она им укажет отдельно, в свое время. В эту пятницу – общий сбор в девятнадцать ноль-ноль в центре зала метро «Улица 1905 года». Явка в парадной одежде и с позитивным настроем.

– Все ясно? – спросила она, заглядывая с пристрастием в ясные очи подведомственных ей подруг. Спасать жизни и своими руками устраивать их судьбу – что может быть лучше? Нонна испытывала поистине экстатические чувства.

Уже вечером, когда Нонна прошла к себе в дом, презрительно скользнув взглядом по горящим окнам Олесиной квартиры, Женя и Анна вступили друг с другом в несанкционированный контакт. Женя позвонила Анне, когда та, согнувшись в три погибели, домывала пол в кухне. Времени убираться не было почти совсем, а Баба Ниндзя была помешана только на еде. Она чувствовала себя намного лучше, физически и морально, если внуки округлялись и румянели, так что большую часть своего времени она готовила им еду и заставляла их ее поедать, бегая по дому с тарелками, наполненными то сырниками, то картошечкой.

Последствий такой политики партии было два. Первое – убираться и стирать приходилось преимущественно Анне, и тут она в очередной раз поминала недобрым словом энтузиазм покойного мужа. Убирать квартиру в сто двадцать метров было совсем непросто. А второе – все трое деток при виде любой еды прятались под столы или под кровати и соглашались открывать рты только под дулом автомата, за отдельные материальные и духовные блага, такие, как чтение сказок и дополнительные часы перед телевизором.

В общем, Анна стояла на четвереньках, подобрав волосы косынкой. И вымывала из-под кухонного дивана крошки. Когда зазвонил телефон, Анна резко дернулась, ударилась головой об угол журнального столика и выругалась.

– Что? – рявкнула она, немного даже испугав Евгению. Та, конечно же, сразу подумала, что сделала что-то не так, и Анна теперь на нее злится. Почему-то, что бы ни случалось вокруг, Женя всегда находила себя виноватой. Мама, всегда мама, как говорят психологи.

– Извини, хочешь, я перезвоню позже? – виноватым голосом запричитала Женя. Анна села на пол, вытерла пот со лба и помотала головой.

– Говори, я просто тут… неважно. Что-то случилось?

– Неужели ты действительно не пойдешь? – спросила Женька таким тихим голосом, что можно было подумать – она боится, что Нонна ее каким-то образом услышит. И покарает.