Загадай желание
Шрифт:
– Плевать, значит? – окончательно обозлилась Нонна и, видимо, от злости вспомнила еще ряд интересных английских глаголов. В частности, она спросила, в курсе ли мужчина, что у девушки, чей телефон он хочет заполучить, имеется трое маленьких детей.
Матгемейн (а это действительно оказалось его имя – Матгемейн Макконели) нахмурился и оглянулся на Анну.
– Что ты ему сказала? Что ты ему ляпнула, а? – побледнела Анна.
– Ничего того, что не соответствовало бы действительности, – вздохнула Нонна. – Просто спросила, знает ли он о том, что у тебя дети.
– Зачем? – прикусила губу Анна. – Нет, но кто тебя просил?
– Do you have a husband too? –
Каким-то образом Анна поняла, о чем он спросил.
– Нет! Мужа у меня нет, он погиб. – И, повернувшись к Нонне, она ткнула ее в бок. – Давай, переводи, раз уж взялась. Скажи ему, что я – вдова.
– She is a widow, – грустно пробормотала Нонна.
Матгемейн долго молчал, а потом подошел к Анне и взял ее за руку и залепетал что-то на своем басурманском. Слишком быстро, не понять. Нонна устало опустилась на лежащее на земле бревно. Что-то происходило с ней, что-то было не так. Чего она, действительно, лезет?
– Мы можем обойтись без тебя. – Анна прикусила губу и огляделась.
Нонна вдруг поняла, что она сейчас уйдет и тогда, возможно, уже нельзя будет просто прийти и сказать «прости». Что-то странное было в том, как этот парень вцепился в Анну. Но еще странней было то, что сама Анна не сводила с него глаз.
– Не надо, останьтесь. Я сделаю, что смогу. Я переведу. Только он говорит с таким необычным акцентом. Я учила классический английский, поэтому не могу его понять. – Нонна глубоко вздохнула и потерла виски.
– Ты сама-то в порядке? – вдруг обеспокоилась Анна. – Ты что-то какая-то бледная.
– Не знаю. Голова что-то кружится. Наверное, не выспалась, – пробормотала Нонна, делая глубокий вдох. – О’кей, давай я спрошу его, что это за блин, о котором он говорит, да?
– О, да! – обрадовалась Анна.
Они уселись на бревне и принялись выяснять диспозицию. «Да, блин!» оказался вовсе не изящным русским ругательством, которым Матгемейн хотел блеснуть перед понравившейся девушкой (а Анна, признаться, рассматривала даже такой вариант). Оказалось, что рыжий музыкант Матгемейн пытался объяснить Анне, что после нескольких концертов в каких-то московских клубах их группа собирается улетать обратно домой, в Дублин, который в его варианте произношения как раз и звучал, как «Да, блин!».
– Город. Это был город! – фыркнула Нонна. – Черт, как все сложно.
– Он уезжает? – спросила Анна, и Нонна с беспокойством повернулась к ней. – Сегодня?
– Конечно, он уезжает. Он же иностранец, музыкант. Он же приехал сюда просто играть на этом фестивале, как я понимаю. На чем он, кстати, играет?
– Он играет на всем, что под руку попадет. На гитаре, на волынке, на барабанах, на губной гармошке. Он мне показывал даже, как он играет на какой-то флейте. Наверное, сможет сыграть даже на китовом усе, если больше будет не на чем.
– Круто, – кивнула Нонна. – Ты только мне объясни, чего ты ждала от него? Неужели ты ждала чего-то другого?
– Ничего я не ждала, – покачала головой Анна. – Я просто надеялась, что он побудет здесь подольше. Что у нас будет время.
– У нас? – вытаращилась Нонна. – У каких «нас»?
– Ты права, – согласилась Анна. – Никаких «нас». Значит, он уезжает? Когда?
– После обеда. Он ничего не может поделать, у них заказан автобус, – перевела Нонна. – Если
– I’ll be back soon. I’ll call you, – добавил Матгемейн.
Анна поняла его и сама, не потребовалось перевода. Чего еще может сказать мужчина в такой ситуации? Только то, что он «скоро-прескоро» вернется и обязательно позвонит. Ага, из Дублина. Она улыбнулась, кивнула и попросила Нонну сказать ему, что это был классный вечер и ночь. Что она отлично повеселилась.
– Это звучит как-то неприлично! – поморщилась Нонна. – Я не знаю, можно ли такое переводить.
– Переводи-переводи, – кивнула Анна. – А то я попрошу тебя сказать, что он классно целуется.
– Нет уж! Ни за что. Что он о тебе подумает?
– Пусть думает, что хочет. Какая разница? – Анна встала с бревна, подала руку Матгемейну и бросила напоследок Нонне, пожав плечами: – Какое это имеет значение, что он подумает? Все равно все это – несерьезно. Так, сумасшествие. Просто зачарованные, да?
– Что-то вроде того! – усмехнулась Нонна, а Анна помахала ей на прощание и ушла по дорожке в сторону кемпинга артистов. Матгемейн вцепился в ее руку так, словно это был его единственный шанс не потеряться в этом диком русском лесу.
Нонна проводила их взглядом и покачала головой. Ничего хорошего от таких встреч не происходит, ничего хорошего. Интересно все-таки, а где бродят Ванька и Женька? Они так и не вернулись в палатку, даже к утру, Нонна лежала там совершенно одна. Безобразие! Однако время было еще совсем раннее, и Нонна решила не упускать возможность еще немного поспать, пока на палатку опять не начнут падать люди.
Ничего серьезного
Женя не знала, что и думать, а поэтому старалась не думать вообще. На фестивале это можно было отлично устроить – тут было так много всего, что на обдумывание разных мыслей не хватало времени. И все как-то одновременно сошли с ума, что было очень даже удачно. Олеська или вела свои рыцарские турниры, или ругалась по телефону с Померанцевым, который требовал ее немедленного возвращения домой – просто так, чтобы ее позлить, наверное. В оставшееся время Олеся набиралась со своими коллегами в рыцарских доспехах. Женька успела там тоже изрядно надраться какой-то самогонки, а потом и протрезветь, и надраться снова. Олеська сидела в своем смешном бархатном платье, поправляла чепец и клялась, что разберется с Померанцевым. А один из рыцарей склонял ее к совершению измены в профилактических целях.
– Он так тебя будет больше ценить, – заверял Олесю рыцарь, но она только пьяно размахивала руками и объясняла, что и рада бы, только Померанцев ее околдовал, приворожил. Возможно, даже, черной магией. И ни к кому другому она теперь даже прикоснуться не может.
– А тебе и не придется! – «утешал» ее рыцарь. – Ты только дай добро. Махни платком – а остальное я сделаю сам.
– Иди в баню! – отмахивалась Олеська.
Анна вообще исчезла. По слухам, ее видели отплясывающей где-то в районе северной сцены. Говорили, будто ее даже засняли на камеру для какого-то кабельного канала и что там вообще была какая-то история. В историю не верили до тех пор, пока не выяснилось, что Анна исчезла – уехала, побросав все вещи, прямо в чем была, в расшитом сарафане и с косами. Совсем одурела, как сказала Нонна.