Загадка 602-й версты
Шрифт:
— Какие тут попытки,— хмурился Иван.— Леса кругом, безлюдие. Скука...
Услышав еще в первый свой приезд про скуку, Могутченко недовольно поморщился:
— С чего бы тебе здесь скучать?! На станции людей много. Ты их всех знаешь?
— А что?— насторожился Иван.— Разве есть что-нибудь? О ком ты?
— Да я не об этом,— отмахнулся начальник отдела.— Здесь люди, по-моему, надежные. Но ты-то их всех знаешь?
— Знаю,— вяло подтвердил Иван.— Работают, как положено.
— Как положено...— недовольно передразнил Ивана Могутченко.— А кроме этого, ты о них ничего не знаешь?! Про Данилу Когута слыхал?
— Данило Когут?! А-а, это
— Хоть и шкандыбает, а все поздоровее тебя. Богатырь! Илья Муромец!— оценил Когута начальник отдела, оглядев долговязую и все еще тощую фигуру своего подчиненного.
— Битюги на лесовозке еще здоровее, так мне ими тоже интересоваться надо?— недовольный намеком, почтительно осведомился Полозов,
— Битюгами наш отдел не интересуется,— неожиданно рассердился Могутченко.— Подумал бы, чего городишь! Когуту пенсию как партизану платят. Об этом ты слыхал?
От неожиданности Полозов даже остановился. О том, что Когут получает пенсию как красный партизан, он не знал.
— Сколько же ему платят?!
— Не помню, но платят неплохо,— ответил Могутченко и хитро прищурился, ожидая следующего вопроса.
— Зачем же ему работать?— удивился Иван.— Почему он в такую глушь жить забрался? Почему не в городе живет?
— Первый твой вопрос дурацкий,— упрекнул Могутченко.— Не может человек без работы жить, если он не коренной паразит. А второй — правильный. Почему Когут здесь живет? Он сибиряк, там у него друзей полно да и родня, наверное, есть, а он сюда приехал. Ты, случайно, не знаешь почему?
— Не знаю,— признался Иван.
— И я не знаю,— заряжая свою пенковую мортиру самосадом, задумчиво ответил начальник отдела.— Не знаю, браток, не знаю. А вообще-то это интересно. Так, говоришь, около складов подозрительные людишки не шляются? И то хлеб.
Больше к разговору о Даниле Когуте Могутченко не возвращался. Но Иван понял, что не случайно начальник отдела упомянул эту фамилию. Ох, не случайно. Надо с этим обходчиком ноближе познакомиться. «И как же я сам не додумался?— сетовал Иван.— Без намека не пошевелился».
II Данило Когут
Данило Романович Когут и впрямь оказался очень занятным человеком. Могутченко не случайно назвал его богатырем. Ростом в добрую сажень, с широченными плечами, могучей грудью, копной рыжих кудрей на голове и такой же огненной курчавой бородой, он по внешности действительно напоминал былинного русского богатыря. Когда Когут сидел, опершись локтями о стол и положив на скатерть тяжелые узловатые кулаки, со стороны и в самом деле могло показаться, что присел Илья Муромец отдохнуть чуток после тяжелых богатырских трудов.
Однако это впечатление пропадало, когда Данило Романович шел или, как определил Полозов, «шкандыбал». Вместо левой ноги у богатыря от колена шла деревяшка. Правда, как и положено, она была тоже богатырского размера. Когут сам смастерил ее из основательного обрубка полувековой липы.
На взгляд Полозова Данило Романович, несмотря на могучесть, был очень стар. Ему уже, безусловно, перевалило за пятьдесят. А вот жене Когута Гале никак нельзя было дать больше двадцати — двадцати трех лет. Иван недоумевал: что связало молодую женщину с человеком, который больше годился ей в отцы, но уж никак не в мужья. И ведь не дурнушка какая-нибудь, а писаная красавица. А глаза у Гали... Иван каждый раз густо краснел, когда Галина останавливала на нем
Данило Романович, правда, не сразу, но все же разглядел, как действует взгляд его жены на молодого чекиста. Не раз прямо при Иване он шутливо предупреждал Галю.
— Ты бы поосторожнее, Галина, а то наш гость горницу спалить может. Гляди, как полыхает?! Чистый пламень!
В добродушно насмешливом почти отцовском отношении Данилы Когута к тому, как действуют на Ивана взгляды Гали, было что-то необычайное. В те времена любой муж счел бы своим непременным долгом «проучить» жену, чтобы та не пялилась на посторонних, а заодно накостылять шею и этому постороннему, чтобы впредь не повадно было ему заглядываться на чужих жен. Но Данило Романович, видимо, крепко верил своей Галине и, кажется, даже гордился тем, что его, не очень молодого, увечного человека, не за богатство, не за служебное положение, а вот просто так, ни за что любит молодая и красивая женщина.
Данило Романович оказался книголюбом, правда книголюбом не совсем обычным. Он признавал только те произведения, в которых рассказывалось о необычайных приключениях, о трагических событиях, о жизни физически и нравственно сильных людей, умевших прорываться через любые преграды к намеченной цели. В раздобывании таких книг Данило Когут был поистине неутомим. Собранная им библиотека с трудом размещалась на шести полках, тянувшихся вдоль всей стены во второй, чистой комнатке его домика на шестьсот второй версте. Полозов, знакомясь с библиотекою Когута, отметил про себя, что среди годовых комплектов «Всемирного следопыта», «Мира приключений», «Вокруг света», «На суше и на море», на полках стояло много таких книг, названия которых Иван даже не слыхал. Скоро Полозов узнал, что в адрес Когута часто приходят посылки с книгами, что Даниле Романович из глуши вятских лесов сумел завязать крепкое знакомство с букинистами Москвы и Ленинграда.
Данило Романович не хранил свои литературные богатства под спудом. Все, кто работал на станции могли брать у него книги. Правда, любителей чтения было мало. Книгами Когута изредка пользовались только сам начальник станции бывший дворянин Жеребцов, да мечтательный юноша Станислав Кабелко, родом белорус, но из романтических побуждений придумавший себе аристократических польских предков. Эти мифические предки в свое время сильно заинтересовали Могутченко. Но, выяснив правду, начальник отдела пренебрежительно махнул рукой:
— И с чего бы это посконного дурака к сиятельствам потянуло? Для девок, что ли? Нехай брешет, когда ему то любо, аристократ свинячий!
Неизвестно каким образом, но случайно обретенное начальником отдела прозвище получило известность, и золотушный, мечтательный юноша на долгое время превратился в «свинячего аристократа», объединявшего в своем лице сразу три должности: начальника, весовщика и сторожа багажного отделения. Кабелко обычно читал мало. Все свои свободные часы он посвящал ухаживанию за двумя перезревшими дочками Жеребцова, терзаясь сомнениями, на которой из них остановить свой выбор. Время от времени оскорбленные нерешительностью вздыхателя, обе девицы давали ему дружный отпор. И тогда, оставшись на несколько вечеров в одиночестве. Кабелко с горя искал забвения в литературе.