Загадка чёрного цветка
Шрифт:
Я окинула взглядом комнату. Трещинки в потолочной лепнине, старый комод с овальным косметическим зеркалом, потемневшим по краям, обитое бархатом красное кресло возле кровати. Все эти вещи когда-то принадлежали прежним ароматекарям, жившим здесь до нас.
Я вспомнила, как раньше посмеивалась над мамой за её любовь ко всякому старью, и улыбнулась. Мне тогда ужасно хотелось, чтобы у мамы была какая-нибудь обычная, совершенно нормальная профессия. Чтобы она работала, например, продавщицей или кем-то вроде того. Но мама была реставратором – то есть занималась не просто старыми, а старинными вещами. Восстанавливала
О том, что в придачу нам бесплатно досталось настоящее сокровище, спрятанное под виллой, родители мои, конечно, не знали. И наверняка никогда не узнают, усмехнулась я про себя. Как бы я ни любила маму с папой, рассказывать им обо всём совершенно ни к чему! Да и мало ли как они могли поступить с аптекой ароматов, если бы узнали, что та неприятная история пару недель назад приключилась с ними именно из-за неё.
Я выскользнула из кровати, натянула джинсы и собрала волосы в хвост. Хоть я и чувствовала себя довольно-таки особенной с тех пор, как стала ароматекарем, на моей внешности это никак не отразилось. Со своими прямыми русыми волосами и зелёно-голубыми глазами я выглядела как самая неприметная девочка в мире.
Захлопнув за собой дверь в свою комнату, я прошла по коридору и заглянула к Бенно. Мой младший брат сидел на полу, строил что-то из лего и слушал какой-то аудиоспектакль про динозавров. Я усмехнулась: ароматекарь, который всё ещё играет в лего! Такого старик Даан де Брёйн, которому мы обязаны всеми этими бесчисленными волшебными флаконами, пожалуй, и в самых смелых мечтах не мог себе представить.
– Привет, Бенно, – попыталась я перекричать рев динозавров. – Ты там оставил мне хоть немного варенья на завтрак?
Бенно даже головы не поднял. Варенье у Бенно с папой было темой для споров номер один. Брат ни в какую не соглашался за завтраком намазывать его на хлеб, предпочитая есть в чистом виде – несмотря на все папины доводы и угрозы.
Снизу раздавался звон тарелок, поэтому я спустилась по лестнице и прошла в кухню. Папа как раз мыл посуду, а мама, стоя рядом, её вытирала. Они тихонько хихикали о чём-то своём и заговорщицки переглядывались. Наверное, папа опять отпускал свои обычные шуточки.
– Доброе утро, солнышко! – улыбнулась мне мама, заметив, что я вошла в кухню.
– Доброе, – кивнула я в ответ, взяла одну из только что вытертых мисок для мюсли и присела за наш маленький круглый обеденный стол. Этот стол был, пожалуй, самым главным предметом мебели в нашей семье – и одной из немногих вещей, которые мы перевезли сюда из Берлина.
– Ну что, выспалась? – спросила мама, подавая мне коробку хлопьев.
Я пробурчала что-то утвердительное и для начала налила себе стакан апельсинового сока. От волнения у меня совершенно пропал аппетит: ведь сегодня мы с Ханной наконец-то собирались начать готовить ароматы. Мысленно я уже ликовала в предвкушении, но старалась казаться спокойной, чтобы ничем себя не выдать. Вот и сейчас я с невозмутимым видом залила хлопья в миске
– А не съездить ли нам сегодня куда-нибудь? – спросил вдруг папа, вытер руки о кухонный фартук и с надеждой обернулся ко мне. – Вместе проведём первые дни осенних каникул – разве не здорово?
Ох нет, только не это! Я попыталась спешно найти отговорку:
– Э-э-э... Нет, у меня на сегодня уже планы, сегодня никак!
– И что же у тебя за планы? – вскинул брови папа.
Вот чёрт!
– Ну... – пробормотала я, – мы договорились встретиться с Матсом, и... мы собирались...
– Так давай возьмём с собой Матса, – предложил папа, не дослушав моих сбивчивых объяснений. – Я думал съездить в Голландию, раз уж тут совсем рядом граница, посмотреть какую-нибудь маленькую сыроварню. А потом можно устроить пикник со свежим сыром и хлебом!
Я скривилась от отвращения:
– Ничего не имею против сыра, но... Может, не стоит?
В списке моих нелюбимых занятий, будь у меня такой, это точно занимало бы одну из верхних строчек. В первый и последний раз, когда папе удалось затащить нас в «милую маленькую семейную сыроварню», там стояла такая вонь, что мама чуть не упала в обморок. А нас с Бенно даже пару раз вырвало.
Смотреть, как делают сыр, – это точно не для людей с чувствительными носами! Да и кому вообще захочется наблюдать, как плесневеет молоко?
Нужно было срочно придумать, как отговорить папу от его ужасной идеи.
– Неужели ты хочешь, чтобы нам опять стало дурно? Сыр – это, конечно, неплохо, но вот процесс его изготовления хорош только для тех, кто начисто лишён обоняния, – сказала я, потому что папа, казалось, забыл, какого позора пришлось натерпеться, когда нас с Бенно тошнило.
Мама взглянула на меня и поспешила спрятать усмешку за кофейной чашкой.
Прежде чем папа успел что-то возразить, я встала из-за стола и задвинула стул:
– В другой раз, ладно? Я в душ! – добавила я, выбегая из кухни.
С нашего переезда прошло довольно много времени, и я уже успела настолько привыкнуть к витавшим в воздухе виллы «Эви» запахам, что почти не обращала на них внимания. Но сейчас, стоя в коридоре, я вдруг учуяла что-то новое. К обычной путанице ароматов отчетливо примешивались нотки сирени. Запах был горьковатый и в то же время приятный. Вообще-то на вилле «Эви» такому удивляться не приходится. И всё же я решила отправиться в аптеку ароматов чуть раньше назначенного времени.
Я уже знала, что множество запахов, пронизывающих дом, исходит именно оттуда – ведь аптека располагалась прямо под полом прихожей. Так что я заскочила в душ, быстро ополоснулась там остатками чуть тёплой воды из водогрейной колонки и, покрывшись гусиной кожей, снова оделась. Хотя я и успела всей душой полюбить наш новый дом, к дурацкой колонке я по-прежнему никаких тёплых чувств не испытывала. Горячая вода из крана – в любых количествах! – это всё же великолепное достижение прогресса.
– Я на улицу! – крикнула я родителям и, захлопнув за собой дверь, побежала к оранжерее. Однако когда я вошла в сарай и развернула его ко входу в подземный коридор, ведущий к аптеке ароматов, выяснилось, что я пришла сюда не первой. Над моей головой шипели газовые лампы, освещающие фотографии в позолоченных рамах.