Загадка Фестского диска и змеепоклонники
Шрифт:
Я посмотрел десятки рисунков, на которых подобные струйки исходили из различнейших символов, а не только шариков копаля, пытаясь отыскать «их объяснение сразу для всех композиций, и понял, наконец, что горящий копаль символизирует одно из основных свойств жизни.
Чтобы существовать, живые организмы должны поглощать и излучать тепло. Обмен веществ внутри живой материи — есть процесс термический — медленное сгорание.
Всем организмам на Земле химическое топливо поставляет Солнце, благодаря фотосинтезу. Это топливо распространяется в цепи питания от зеленых растений, через травоядных животных и хищников, питающихся травоядными,
Знание такой взаимозависимости растений, животных и людей лежало в основе культа Солнца в Мезоамерике. Нарисованный либо высеченный на камне символ солнечного диска в единении со знаком клетки — драгоценного камня был еще и выражением знания о термической основе жизни. Жизнь есть сжигание солнечного топлива.
Так же, как оно, горит и шарик копаля. Струйка дыма от него — знак, что в нем теплится жизнь. Я подумал, что, быть может, здесь таится причина поклонения огню у различных народов. Всюду, где охраняли огонь — охраняли самое жизнь, причем не как символ, а именно как тепло, пламя, греющее и оживляющее изнутри человеческое тело. Но это — другая проблема.
В символе Тамоанчана копаль, горящий на фоне перьев — хромосом, говорит одно: чтобы зажглась и разгорелась жизнь, сокрытая в генах, необходимо тепло — солнечное топливо. Неожиданно в книге Деметра Соди, озаглавленной «Leliteratyra de los mayas»(«Литература майя»), я нашел убедительное подтверждение моего истолкования среди текстов, записанных Альфредом М. Тоццером у лакандонов — ныне вымирающего племени группы майя, живущего на пограничье Мексики и Гватемалы. Вот что они причитали в начале столетия во время ритуального очищения зерен копаля, поливая их напитком бальче:
«Да лопнет! Да рассыплется! Я тебя жгу! Живи! Проснись! Не спи! Трудись! Я тот, кто тебя пробуждает к жизни. Я тот, кто возносит тебя к жизни в сосуде. Я тот, кто тебя оживляет. Я тот, кто пробуждает тебя к жизни. Я тот, кто возносит тебя к жизни. Я тот, кто творит твои кости. Я тот, кто творит твою голову. Я тот, кто творит твои легкие. Я тот, кто создает, я твой создатель. Для тебя этот священный напиток. Для тебя эта жертва из бальче. Я тот, кто возносит тебя к жизни. Проснись! Живи!»
Тамоанчан. Набор хромосом и рядом два шарика с зажженной жизнью. Еще кое-что я увидел на человеческой шее: как бы часть ожерелья. Однако это было не ожерель, а отрезок чальчиуитля, драгоценного камня. Это из него вырастает дерево. Круг догадок снова замкнулся. Драгоценный камень вновь явился в виде ovum [10] !
Я вернулся к символам, помещенным на фоне коры дерева. Они обрели новое значение: вот клетки, а рядом с ними — стрелы, в символике которых содержится и понятие оплодотворения. Эти «снаряды», выпускаемые богами, уже не раз объяснялись как нечто удобряющее, оплодотворяющее землю или живых существ. Так, вероятно, и здесь…
10
Ovum — яйцо (лат.).
Я сидел над страницей, пораженный ясностью символов, столь просто переданных содержанием рисунка. Я чуть ли не слышал в этот момент жреца, который в залитом
Ни одной лишней подробности, каждая поясняет другие, связана с ними, легко запоминается. Да, это изумительная передача целой лекции, знаменующая обширную ее запись.
Был еще один существенный факт: рассеянные по музеям Мексики и частным коллекциям странные, необъяснимые фигуры, вырезанные из камня и по-испански именуемые yugo —ярмо по их сходству с деревянным хомутом, надеваемым на шею тягловым животным. Их находят по всей Мезоамерике и относят к периоду II–VIII столетий нашей эры. Археологи предполагают, что это ярмо являло собой часть одеяния участников ритуальной игры в мяч.
Не исключено, конечно… Однако мое внимание привлекло прежде всего соответствие их формы «подковкам», различно стилизованных на страницах кодексов. Вдобавок ярма были покрыты плоской резьбой в виде змей или вьющейся ленты, между которыми выглядывали головы людей или животных. Одно наиболее известное ярмо имело изображение Чудовища Земли, именуемого Тлалтекутли — божества, управляющего нижними небесами. Конечно, мог я сказать себе, все дороги ведут в Рим: к небу или к клетке. С ее хромосомами!
Наконец я обратился еще к одному изображению дерева, из другой, на этот раз майяской культуры, более известному как «майяский крест» или «дохристианский крест майя». Его изображения на каменных рельефах были обнаружены в руинах Паленке. Я уже давно знал их по фотографиям, а один из них — на могильной плите верховного жреца, открытой под пирамидой, — стал, надо сказать, нелепо знаменитым. С легкой руки тех, кто трубил о посещении Земли некой экспедицией из космоса, в нем видели изображение ракеты с космонавтом в кабине.
В определенной мере я и сам поддался притягательной силе такой интерпретации рельефа. Причиной тому был «технический» характер стилизации, подобие ее форм конструкциям из металла. Я решил, что обязан увидеть этот рельеф своими глазами. На снимках была изображена только плита, а ведь — это обширные руины храмов и дворцов. Я был убежден, что там что-то да проглядели. Нечто такое, что станет ключом к более полному толкованию символов.
ПАЛЕНКЕ
Я ехал в темноте, и ветер, обдувая кузов автомобиля, доносил ароматы сухой земли и увянувших трав. Заря угасала на западе неба, там, где, по мифу, Солнце спускалось в Тамоанчан — подземелье, откуда являются люди, где, по-моему, энергия нашего светила проникает в вещество Земли и оживляет его собою.
Кругом — акации и колючие кусты, пение цикад, заглушающее гул мотора, перемигивание светлячков. Все это плыло во мраке вместе с пересохшей равниной, мелькало в уголках глаз.
Я уперся взглядом в ленту асфальта перед машиной. Узкая, с желтыми пучками растений по бокам, она мягкими полудугами завораживала в свете фар то влево, то вправо, то уходила вверх, то скользила вниз, будто ползла по поверхности шаров, выступавших из-под растрескавшейся, словно сухая кожа, земли.