Загадка Катилины
Шрифт:
Я огляделся по сторонам и заметил дружелюбного крестьянина, едущего верхом. Его медные волосы и круглое лицо напомнили мне моего друга Луция Сергия, хотя никогда Луций не ходил в такой дырявой и заплатанной тоге. У этого человека были такие же красные щеки и беззаботный вид, хотя вероятно, этому немало способствовал бурдюк с вином, висевший у него за плечом. Я окликнул его и подъехал.
— Гражданин, скажи мне, что все это значит?
— Что «все»?
— Толпа. Повозки вдоль дороги.
Он пожал плечами и ответил:
— Им ведь нужно где-нибудь переночевать. Я и сам проехал обратно до Вей, а теперь вернулся. В доме моего
— Не понимаю. Люди уезжают из Рима, а зачем возвращаются?
Он взглянул на меня как-то подозрительно.
— Как, ты хочешь сказать, что только что приехал? Но ведь ты гражданин.
Для подтверждения своих слов он посмотрел на мое железное кольцо.
— Все это как-то связано с выборами консула?
— Как, разве тебе ничего не известно? Ты ничего не слышал?
Он посмотрел на меня с превосходством — ведь он мог похвастаться передо мной своей осведомленностью.
— Выборы отменили!
— Отменили?
Он с достоинством кивнул.
— Сам Цицерон. Он собрал Сенат и подговорил всех отменить выборы. Ох уж эти грязные оптиматы!
— Но почему? В чем причина?
— Причина или, скорее, повод в том, что Каталина замышляет заговор с целью перебить весь Сенат, — будто большинство из них не заслуживает того, чтобы им перерезали глотки! — так что теперь небезопасно проводить выборы. Это произошло уже несколько дней назад, ты что — только что из пещеры вылез? По всей Италии отправили гонцов — передать населению, что выборы отменяются, чтобы народ не съезжался. Ну, и большинство не поверило, считая это уловкой, чтобы отстранить нас от участия выборах. Похоже на то, будто оптиматы это все и придумали, не правда ли? Вот мы и выступили. Увидев толпу, сенаторы решили пойти на попятную и провести выборы. Но за день до того на горизонте видели молнии — на чистом небе! — а ночью было небольшое землетрясение. На следующее утро авгуры прочитали предзнаменование по внутренностям птиц и сказали, что нас ожидают ужасные последствия. Трибуны для голосования закрыли. А выборы отложены на неопределенный срок — так нам повторяют. Что же это значит, не знаю, клянусь царством мертвых! Повсюду ходят слухи — выборы будут через три дня, через пять, через десять. Ты и сам видишь, что люди то уезжают из Рима, то снова приезжают. В последний раз я слышал, что выборы состоятся послезавтра.
— Как?!
— Да-да, в тот же день, что и выборы преторов. Вот почему я возвращаюсь сегодня. Мне-то кажется, что вместо послезавтра они намерены провести их завтра — решили одурачить меня, назначив следующий день! Но эти грязные оптиматы меня не обманут. Завтра же с первыми лучами солнца я буду на Марсовом поле, вместе со всей моей трибой, а если понадобится, то и послезавтра, и через два дня. За Каталину! — добавил он резко, подняв кулак.
Некоторые люди вокруг нас услышали его выкрик, несмотря на царивший шум, и тоже закричали, подняв в воздух руки; «Катилина!» Они повторяли это имя снова и снова, пока несколько голосов не сделали из него подобие песни.
Человек улыбнулся и повернулся ко мне.
— Не все, конечно, собираются оставаться в Риме на неопределенный срок. — Улыбка его погасла. — Вот почему так много людей едут в обратном направлении. Простым людям нужно вернуться к своим делам в поместьях
Он подозрительно посмотрел на меня.
— А ты случайно не один из этих Лучших Людей?
— Мне не требуется оправдываться перед тобой, гражданин, — резко ответил я, понимая, что сержусь не на него самого, а на то, что он мне сказал.
Итак, случилось то, чего я всеми силами старался избежать — мне придется быть в Риме во время выборов консула! Боги решили позабавиться за мой счет, подумал я. Неудивительно, что на нашем пути не было никаких препятствий! Боги решили как можно скорее доставить меня в Рим — а там уж они повеселятся! Я невольно рассмеялся. Потом остановился, но, почувствовав, что от смеха мне стало лучше, продолжал хохотать. Незнакомец тоже немного посмеялся, но потом резко остановился, поднял кулак и снова прокричал:
— Катилина!
Я замолчал.
— За тот день, когда это безумство наконец закончится, — сказал я, вздыхая.
— Что это значит? — спросил мой собеседник, наклоняясь ко мне.
Я неопределенно покачал головой, придержал коня и дал незнакомцу уехать вперед.
В городе мы продвигались медленно, но уверенно. С Марсова поля подымались клубы дыма и пыли — там тысячи избирателей, живущие за пределами Рима, разбили свой лагерь; обычно же там можно было наблюдать гонки на колесницах или солдат, разыгрывающих воображаемые сражения. Вилла Публика — открытое место, где в дни выборов собирался народ и где рядом находились трибуны и кабины для голосования, — была сейчас закрыта. Перед Фламиниевыми воротами движение замедлилось, но вот мы проскочили через них и оказались в стенах старого города, в настоящем Риме.
Солнце уже садилось и посылало свои последние лучи, освещающие верхушки крыш, но жизнь по-прежнему кипела на улицах, особенно на Субуре.
Печально известная улица привела нас к самому сердцу города — не к площадям, окруженным храмами и дворцами, а к лавкам мясников, борделям, игорным притонам. Я остро воспринимал запах города — конский навоз, дым печей, сырая рыба; вонь из общественной уборной смешивалась с ароматом свежевыпеченного хлеба. Проехав только один квартал, я увидел столько лиц, сколько бы не встретил и за год жизни в деревне. Навстречу нам двигались самые разные люди — молодые, старые, сильные и тщедушные, одетые в дорогие одежды и платья или, наоборот, в жалкие лохмотья. Из дешевых комнат на верхних этажах, высовывались женщины и болтали друг с другом, делясь последними новостями. На площадях мальчишки играли в мяч, встав в круг и перекидывая его из одних рук в другие. В общественном фонтане молодая эфиопка набирала воду.
На фонтане я задержал свое внимание. Это было главное украшение близлежащего квартала — с желобом для лошадей и стоком для людей. Сток был сделан из мрамора, в виде наклонившейся дриады, выливающей воду из кувшина. Фонтан стоял еще тогда, когда я был мальчишкой. Сколько раз я прикладывался губами к этому кувшину, наполнял из него бурдюки, поил своих лошадей из этого желоба! Невозможно было представить себе ничего более будничного, но сейчас и фонтан, и все вокруг казалось мне одновременно знакомым и незнакомым. Я оставил Рим из благих побуждений, а теперь вернулся, и он напомнил мне, что всегда будет моим домом, как бы далеко я ни уехал от него.