Загадка Либастьяна, или Поиски богов
Шрифт:
– И с чего ты вообще решила заняться подобными экспериментами? – в сердцах рыкнул король.
– На эту горькую твоему сердцу мысль меня натолкнула пара улик, государь, – ответила богиня без малейшего раскаяния в голосе. – Помнишь историю прихода в семью Кэлберта?
– И что? – нелюбезно буркнул Лимбер, впрочем, скорее притворно, чем искренне. Сына-пирата, давшего Лоуленду серьезное преимущество в Океане Миров, король не мог не ценить.
– История нашего перемещения в вычищенный мир с помощью амулета, пробужденного кровью родичей и сотворившего Бурю Между Мирами. Я предположила, что перемещение герцога вместе с Кэлбертом,
– Да ну?
Вместо ответа Элия, умолчавшая о третьей прямой улике – праве прохода в Хранилище магического вооружения, подтянула с края стола книгу «Портреты членов королевской семьи Лоуленда». Богиня раскрыла ее на нужной странице, где красовалось изображение правящего монарха. Магическая составляющая книги, на первый взгляд являвшейся обычным сборником репродукций с картин, позволяла просматривать изображение портретируемого в любой момент существования – от младенца до зрелого мужа, каковым король являлся ныне. Но использовать книгу мог только член правящей фамилии. Для других она оставалась лишь подборкой неплохих иллюстраций к родословной. Элия немножко поколдовала над изображением отца, меняя временную шкалу, и повернула картинку лицом к нему с предложением:
– Взгляни, папа, на свой портрет юношеской поры. Вряд ли кто в Лоуленде помнит тебя таким, поэтому никто и не заметил сходства.
Лимбер бросил кислый взгляд на страницу, где красовался угловатый парнишка, еще не раздавшийся в плечах, худой, костистый, со структурным лицом и столь резко очерченными скулами, что казалось еще чуть-чуть, и они прорежут кожу. Непослушная прядь смоляных волос спадала на лоб. В глазах горели упрямая жажда жизни и неистребимый авантюризм. Сильнее всего из всех признанных отпрысков короля на портрет походил старший сын – Кэлер, но стоило признать, что сходство с Элегором Лиенским было более очевидным. Бог пиров даже в юношестве отличался широкой костью и изрядной мышечной массой.
– Мало ли кто на меня похож, – заупрямился король. – Если таким образом в сыновья записывать, так меня единогласно признают отцом всех народов. Портрет не доказательство.
Элия многозначительно повела пальчиком в сторону диска.
– Твоя гадательная доска могла чего-нибудь напутать? – безнадежно уточнил Лимбер, вертикальные морщины прорезали высокий лоб.
– Давай проверим еще раз, коли желаешь, гадание будет безупречным, если взять твою кровь как центр чар, – закрыв книгу, великодушно предложила Элия. Не дожидаясь согласия отца, стерла кровь с диска мягкой тряпочкой, слазила в верхний ящичек стола и вытащила из одного отделения несколько запечатанных пробирок с красной жидкостью. Хранящаяся в магических сосудах влага не портилась никогда.
Откупоривая одну за другой емкости, богиня равномерно капала их содержимым на край диска, каждый раз используя новую пипетку, чтобы ничего не нарушало чистоты эксперимента. Попутно принцесса методически комментировала свои действия:
– Я нанесу на плиту Урдахала кровь нескольких богов и людей, и ты сам сможешь увидеть действие артефакта и определиться, насколько следует доверять результатам эксперимента.
– Хорошо, действуй, – поторопил дочь Лимбер, лелея слабый призрак надежды.
– Вот. – Элия закончила
– Что ж, одной каплей больше, одной меньше. Вы у меня и так ее вдосталь попили, – проворчал король, протягивая дочери руку. – И еще говорят, что за последние тысячелетия кровавая магия стала уходить из традиций Лоуленда.
– Разумеется, уходит, но сложные чары каждый колдун предпочитает плести в той стихии, в которой сильнее. Если бы ты хотел, чтобы я использовала для заклинаний цветочную пыльцу, надо было выбирать мне в мамочки фею, – отрезала Элия.
Богиня ткнула в палец короля серебряной булавкой и безжалостно выдавила из него каплю крови в самый центр доски – на какую-то загогулину, которую, как запомнил Лимбер, она назвала «радхус».
– Нужно отцентрировать заклятие, чтобы все пробы были вплетены в заклинание определения, – прокомментировала принцесса и, почесав скулу, просвистела на выдохе: – Хусдахай!
Паутина линий и значков проявилась в черноте обсидиана яснее, а символ «радхус» засветился ровным красным светом. Коротким кивком указав на черный круг обсидиана, Элия шепнула:
– Теперь, папа, смотри! Дахай!
Как и в первый раз, капельки крови, словно обретя цель, пришли в движение и потекли по доске, подобно маленьким паучкам занимая новые точки в причудливой паутине линий и знаков. На сей раз, поскольку капель было больше, процесс занял некоторое время, но в конце концов каждая толика крови нашла свое место.
– И что? – мрачно глядя на плиту Урдахала, вопросил король, впрочем, без особой надежды на чудо.
– Это, – палец богини почти коснулся капельки на самом дальнем краешке доски, – знак «урт» – человек, мальчик. Кровь одного из моих пажей, ни с какими линиями знак не пересечен, к знаку «радхус», куда я поместила твою каплю, никакого отношения не имеет, впрочем, так оно и должно быть. Версия отца всея народов признана ошибочной. Вторая капелька, принадлежащая лорду Вилдару, на знаке «хадуг», у этого символа есть очень умное название, но мне больше нравится наше «двоюродная метла сестры моей кухарки». Очень-очень дальняя степень родства…
– Давай ближе к теме, – вздохнул Лимбер, ткнув пальцем в три капли, окружившие его кровь, как осаждающая армия замок.
– Снова знаки «карха», «кирхе» и «кархан». Кровь моя, Лейма, твоего племянника, и Элегора, результат тот же, пап, – сочувственно улыбнулась принцесса. – По дополнительным знакам на плите можно определить, что у всех троих родство по линии мужского пола.
– Что ж, теперь даже обматерить некого будет, если этот чумной что-то опять вытворит, – хмыкнул Лимбер, потирая подбородок, но морщины на лбу государя уже разгладились.
Толку переживать, коли содеянного без малого сотню лет назад не отменить? То, что последствия нескольких минут удовольствия способны отравить всю оставшуюся жизнь, бог плодородия знал наверняка, а к систематическим осечкам противозачаточных заклятий давно привык. Романа с матерью Лиенского у короля не было, но разок-другой показать ей красоты королевского замка он, как помнится, успел еще до того, как молодая герцогиня понесла сына и перестала появляться при дворе. После рождения Элегора она вообще не бывала в свете. Возможно, боялась выдать свою тайну, а может, сама не знала истинного отца чада или была уверена в авторстве мужа.