Загадка лондонского Мясника
Шрифт:
Она встала.
– Вы и в самом деле хотите знать правду о моем муже?
Мы посмотрели друг другу в глаза.
– Да.
– Хорошо.
Миссис Бак сбросила халат.
Ее руки и ноги были в синяках. На длинных конечностях остались и темные, свежие отметины и более светлые, старые. Все указывало на то, что ее регулярно и методично били, тщательно избегая ударов по лицу.
– Это все муж.
– Миссис Бак…
– Это он преступник. Не я. Когда я схватила тот нож для устриц, Хьюго расхохотался мне в лицо. Он смеялся надо мной, детектив. Но я не желала ему смерти,
В глазах у нее наконец появились слезы. Кажется, искренние.
– Я хотела, чтобы он подобрел. Чтобы не изменял мне, перестал унижать меня с другими женщинами, которые слишком бедны и глупы, чтобы ему отказать. Я хотела, чтобы он остановился.
Я встал.
– Пожалуйста, миссис Бак.
– Зовите меня Наташа.
Я поднял халат и накинул ей на плечи. Она обвила руками мой пояс. Наверное, ей хотелось, чтобы кто-то обнял ее. Думаю, что ей просто было одиноко. Наши лица оказались рядом. Щеку согрело ее дыхание, и я почувствовал, как приливает непрошеная кровь.
Потому что я тоже был одинок.
Наконец я отстранился, ударившись голенью о кофейный столик и разбудив собаку.
Наташа грустно улыбнулась, надела халат и затянула пояс на тонкой талии.
– А вы у нас редкой породы, – заметила она, кивая на мою левую руку.
Я как раз взял чашку, и в мягком свете блеснуло обручальное кольцо.
– Женатый мужчина, который любит жену!
– Пейте свой кофе, – ответил я.
Когда я уходил, консьержа не было, журналистка и фотограф исчезли. Только шофер «Мерседеса» дремал за рулем, надвинув фуражку на глаза. Всех собак увели домой, смеркалось. День кончился слишком быстро.
Я как раз шел к машине, пиная сухие листья и думая о длинных ногах Наташи Бак, когда мне позвонил старший инспектор Мэллори.
– Я-то решил, что вам, как новичку, повезло, – сказал он. – Но у нас тут еще один труп.
Четыре
Спящий Сохо освещали синие вспышки полицейских сирен. У входа в темный переулок ждал тонированный фургон морга.
Офицеры натягивали ленту, перекрывая Шафтсбери-авеню, и оттесняли толпу зевак.
Трещали и переговаривались рации. Криминалисты надевали белые комбинезоны, а инспекторы Гейн и Уайтстоун уже снимали защитную одежду. Они были в прекрасном расположении духа.
– Хороший труп, – сказал Гейн, темнокожий парень, который брил голову по последней моде и любил приодеться.
Я натянул резиновые перчатки.
– Хороший?
– Плохой труп находят посторонние, – пояснила Уайтстоун. – Например, пьяный, которому приспичило справить нужду. Или хозяин с собакой пройдется по крови, прежде чем она остынет. Не успеешь констатировать смерть, а улики уже пропали.
Уайтстоун была блондинкой лет тридцати пяти в очках с черной оправой. И не догадаешься, что она больше десяти лет занимается расследованием убийств.
– Лучше, если тело находят полицейские, – продолжила она. – С хорошим телом все просто. Никакой лишней работы.
– Сейчас как раз такой случай, – сказал Гейн. – А вы прославились, мистер Вулф. Как вас называли в суде?
– Офицер
– Работали в подразделении по борьбе с терроризмом?
Я кивнул:
– Да. В службе наружного наблюдения.
– Наружного наблюдения? – повторил он разочарованно.
Детектив из Отдела убийств считал наружное наблюдение работой второго плана, и я понимал, почему он так думает. Все верно. Ты постоянно где-то околачиваешься, за кем-то следишь, часами смотришь видео с камер, а в Отделе убийств и тяжких преступлений, где работает элита лондонской полиции, не занимаются ничем, кроме угроз убийством, предумышленных и непредумышленных убийств. Однако Гейн говорил таким тоном, будто я всю жизнь торговал жареной картошкой.
– Я слышал, взрывное устройство у того парня все равно не сработало бы. – Он осклабился. – Бедолага неправильно приготовил смесь.
– Да, – ответил я, сгибая пальцы внутри латексных перчаток. – На суде эксперт сказал, что преступник не растворил перекись до правильной концентрации. Кипятил вместо того, чтобы помешивать. Забыл взбить яйца. Может, так оно и было. А может, нас просто хотят подбодрить. Тот, кто готовит бомбу на маминой кухне, наверняка не слишком умен.
– И что вы получили?
– Королевскую медаль.
Гейн чуть не присвистнул.
– Надо же! За исключительную отвагу, мастерство и преданность долгу. – Он рассмеялся. – Повезло, что у него в рюкзаке была бомба. Иначе вам дали бы от двадцати до пожизненного.
– Я рада, что мы работаем вместе, Вулф, – сказала Уайтстоун. – Идите, шеф ждет.
Дальний конец переулка заливал ослепительный свет белых ламп. На земле, возле огромных мусорных корзин, темнели очертания мертвого тела. Рядом неподвижно стоял высокий, худой инспектор Мэллори, напоминавший актера, что ждет своего выхода на сцену. Грязный проулок был разительно не похож на сверкающую башню, где обнаружили Хьюго Бака.
– Я думал, тут новая жертва Рембо, – сказал я.
– Так и есть, – отозвался Мэллори.
У всех боксеров и определенных пород собак – немецких овчарок, например, – есть особенный взгляд. По нему сразу видно, что они знают, как суров этот мир. То же самое читалось в глазах инспектора.
– Новый адрес, тот же почерк, – сказал он. – Взгляните.
Мертвый человек носил тряпье, скорбную одежку бездомных. Шею вспороли, вырвали из нее глотку. Передней части совсем не осталось. И так же, как в прошлый раз, голову с телом соединяли только позвонки. Бездомный из вонючего переулка был неизмеримо далек от банкира, но их убил один и тот же человек. Мэллори был прав.
Даже яркие лампы не могли согреть переулка, и я чувствовал, как холодит ладони, вспотевшие под перчатками. Я включил фонарик, чтобы рассмотреть пространство за пределами освещенного круга. Тонкий луч заскользил по струям артериальной крови, забрызгавшим стены и мусорные баки. Я посмотрел на мертвого бродягу и выключил фонарь.
Металлический, при этом до тошноты живой запах крови смешивался с запахами бензина, еды и выпивки, которыми пропитан лондонский Вест-Энд.
Я старался заглянуть глубже, увидеть за кровью и ужасом то, что когда-то было мужчиной.