Загадка неоконченной рукописи
Шрифт:
– Мы с матерью никогда не ладили. Мы были очень похожи внешне, если не считать разницы в возрасте, даже когда я только родилась и у меня еще толком не было волос на голове, я была похожа на нее. Ее звали Мэри-Бет Джун Клайд, а меня назвали Мэри-Бет Дженнифер Клайд. Она потом рассказала мне, что так захотел отец. Он пытался сделать ее счастливой, только у него ничего не получалось, не могло получиться, потому что я не была Этаном. Он родился на два года раньше меня, но умер совсем маленьким, ему еще года не было. Она хотела, чтобы я заменила ей
– А его за что?
– За то, что он любил меня, а значит, предал Этана. – Дженни содрогнулась. – Мерзко, как мерзко.
– Что? Твоя мать?
– Все! – Ладонь Дженни ощущала удары сердца Пита. Это успокаивало, умиротворяло, давало надежду. И силы, чтобы вернуться в кошмар прошлого. – Она ненавидела меня, потому что он думал обо мне, а не об Этане, но ведь Этан умер, только она не хотела смириться с этим. И когда Дарден не смог больше выносить ее нытья и перенес свои чувства на меня, она окончательно обезумела.
– Ты была пешкой в их игре.
– Да, все так и говорили, адвокаты, социальные работники, полицейские. Они говорили, что я ни в чем не виновата, и все время сокрушались, но это не им задавали все эти вопросы. Это не они мучились, пытаясь честно отвечать на них. Это я должна была снова и снова рассказывать им одно и то же.
– Хочешь сделать это в последний раз?
Она сделала это. Для Пита. Он не сбежал от нее прочь, а был все так же рядом, говорил, что любит ее, наклонялся к ней близко-близко, держал ее за руку, успокаивал ее, и как же хорошо было говорить после такой долгой, тяжелой тишины, впервые поделиться с кем-то. Ей казалось, что с каждым произнесенным словом с ее груди падает какая-то часть груза.
– Однажды мать пришла в бешенство от того, что я забыла купить ей таблетки по дороге из школы. Это было снотворное. Она не могла обойтись без него ни одной ночи. Я сказала, что сейчас же схожу за ними, но она сказала, что они нужны ей в данный момент, и что я дура и эгоистка, и что я ведьма и околдовала Дардена. И начала меня бить.
– Тростью.
Дженни застонала и кивнула.
– И что ты сделала?
Она сильнее прижала ладонь к его груди. Даже сейчас, когда она была спокойнее и смелее, чем когда-либо, и испытывала такое облегчение от слов, это воспоминание давалось ей с трудом. Она дрожала всем телом. Но сердце Пита билось так же ровно, а руки убеждали в том, что он все понимает. Неожиданно ей показалось, что он открыл дверь и какая-то сила с той стороны вытягивает из нее слова.
– Я отступала и пыталась отбиваться, но от такой палки трудно отбиться голыми руками. Я пыталась убежать, но она погналась за мной, а потом я оказалась на полу, и за моей спиной была стена. А она все продолжала вопить и колотить меня этой штукой, и какая-то часть меня понимала, что я это заслужила…
– Ты не заслужила этого.
Дженни попыталась проглотить стоящий в горле ком.
– Я была не тем, что она хотела.
– Ты в этом не виновата.
– Но
– Как?
– Разрешив моему отцу любить меня.
– Разрешив? Дженни, ты была ребенком. Детям необходима любовь. Если они не получают ее от одного из родителей, они ищут ее у другого. А где был он, когда она тебя била?
– На работе. Когда он вернулся, все вокруг было залито кровью. Он был в ужасе.
– И взял палку и ударил ее. Как говорят газеты, хватило одного удара.
Дженни вспомнила звук этого удара, и ее передернуло. Она вспомнила картину убийства, вспомнила запах и проглотила подступающую к горлу горечь.
– И теперь он возвращается домой. Она кивнула.
– Ты боишься его? Она снова кивнула.
– Тогда почему ты до сих пор здесь?
Она взглядом умоляла его понять и это тоже.
– Потому что он сделал это ради меня. Неужели ты не понимаешь? Он сделал это, чтобы я осталась на свободе. Только ничего не вышло. Он требовал, чтобы я ждала его здесь и содержала в порядке дом до его освобождения. Поэтому дом стал моей тюрьмой. Я не могла никуда уехать, потому что я была ему обязана и должна была быть наказана…
– За то, что разрешила ему? Нет, Дженни.
«Объясни, – безмолвно кричала она самой себе. – Расскажи ему все. Он не бросит тебя». Но она не могла. Пока не могла. Риск был слишком велик.
– А с другой стороны, куда бы я делась? Где я была бы в безопасности? В новостях только и говорят, что о грабежах, стрельбе и изнасилованиях. Я прожила здесь всю мою жизнь, у меня нет никаких знакомых нигде, а если бы и были, у меня нет столько денег, чтобы прожить самостоятельно, а теперь Мириам закрывает «Нит Итс», и я никак не смогу найти другую работу. Какая же я жалкая!
Он взял в ладони ее лицо, как делал всегда, только сейчас его руки и взгляд стали жесткими.
– Нет, ты не жалкая.
– Жалкая, слабая и виноватая, – зажмурилась она. – Ничего бы не было, если бы не было меня.
– Ты не просила, чтобы тебя произвели на свет. Они приняли это решение, а потом исковеркали тебе жизнь.
Руки Пита напряглись.
– Дженни, открой глаза.
Она не могла. Она боялась того, что могла увидеть.
– Открой глаза, – повторил он, но на этот раз более нежно, и его руки уже не сжимали ее лицо, а как будто баюкали его; все десять пальцев как будто говорили ей, какая она хрупкая и драгоценная и о том, что она заслуживает защиты любой ценой.
Она открыла глаза.
– Если бы ты была слабой или жалкой, ты бы не смогла пережить эти шесть лет. Тебе же было так трудно. Никто толком не помогал тебе.
– Дэн проверял, как я живу.
– Не его отец?
– Нет. Он сам. Но это было хорошо. Он мне больше нравится.
– Он хоть раз пригласил тебя пообедать? Свозил тебя на ярмарку, когда тебе нужна была новая одежда? Он держал тебя за руку, когда тебя мучили кошмары?
– Преподобный Патти часто заходил.
– Заходил. В прошедшем времени.