Загадка невидимого гостя

Устинова Анна Вячеславовна

— Панова, перестань, — кинула на неё умоляющий взгляд классная руководительница.

— А разве я ошибаюсь? — разыграла искреннее изумление Варя.

Ольга Борисовна собиралась что-то ответить, но тут Гриппов воскликнул:

— Конечно же, школа! Я — в школе! Но чем эта школа вскармливает своих птенцов? Вам жить в двадцать первом веке! А на стенах что?

Указующий перст знаменитого поэта и прозаика остановился на портрете Ивана Сергеевича Тургенева. И Владимир Дионисович Гриппов вынес обвинительный приговор:

— Сплошной девятнадцатый

век! И при этом мы ещё что-то ожидаем от молодежи!

— Почему сплошной девятнадцатый? — вдруг вмешался Герасим Каменев по прозвищу Каменное Муму.

— Вам виднее, — откликнулся Владимир Дионисович.

— Не нам виднее, а вам не видно, — продолжал Герасим. — Это, например, что, тоже девятнадцатый век?

И, поднявшись на ноги, тощий длинный Муму указал на портрет Булгакова.

— Не девятнадцатый, но почти, — ничуть не смутился Владимир Дионисович. — Знаешь ли, мой юный друг, «Мастер и Маргарита» — это тоже не двадцать первый век.

— Смотря для кого, — заявил Герасим. «Мастера и Маргариту» он ещё не читал, но за Булгакова ему почему-то стало очень обидно.

— Каменев! Каменев! — вмешалась Ольга Борисовна. — О вкусах не спорят. К тому же мы пригласили Владимира Дионисовича прочитать спецкурс, посвященный мировой литературе, чтобы он познакомил вас со своей творческой точкой зрения.

— А я, между прочим, не спорю. — На скуластом лице Герасима воцарилось то самое упрямое выражение, за которое он и получил в свое время от Пашки Лунина прозвище Каменное Муму. — Я не спорю, — с мрачным видом повторил он, — и всегда уважаю чужое мнение.

Тут Варя не удержалась и фыркнула. Герасим с чужими мнениями считался редко. Исключением из этого правила был только дедушка Муму — Лев Львович, или Лев-в-квадрате, которого внук ужасно боялся, а потому, по возможности, с ним никогда не спорил.

— Ничего не вижу смешного, — кинул Герасим испепеляющий взгляд на Варвару. — Я уважаю, а вот Владимир Дионисович — нет.

— Однако, — несколько опешил от такого сопротивления Гриппов. В следующий момент он вполне овладел собой и высокомерно изрек: — Похвально, молодой человек, что вы с такой страстью защищаете классиков. Однако при этом неплохо бы знать и своих современников.

— Это он намекает, чтобы его портрет тоже повесили, — донесся с задней парты отчетливый шепот коротко стриженного верзилы Сени Баскакова.

По классу пронеслись смешки. Ольга Борисовна покраснела. Гриппов выскочил из-за стола. Казалось, он собирался вызвать Баскакова на дуэль.

— Допрыгался, Сенька, — тихо произнес маленький Вова Яковлев и на всякий случай вжался в стол.

Глаза Гриппова сделались ещё больше. И он вдруг загробным голосом начал читать:

Быть знаменитым некрасиво,

Не это поднимает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества — самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Гриппов умолк, однако за стол почему-то не вернулся. Он продолжал

стоять прямо под портретом Пушкина работы Тропинина.

— Как хорошо! — выдохнула Наташка Дятлова. — Это, конечно, вы, Владимир Дионисович, написали?

— Это… не я, — с неохотою признался известный поэт и прозаик, который был совсем не прочь стать «притчей на устах у всех».

— Жалко, — посетовала Наташка. — Значит, это, наверное, стихи какого-нибудь вашего друга?

— Не друга, а в некотором роде старшего товарища, — с чувством собственной значимости отвечал Гриппов. — Это Борис Пастернак.

— Ах! — Дятлова вся подалась вперед. — Вы, наверное, с ним встречались!

— Только на страницах его книг, — внес ясность Владимир Дионисович. — Увы, судьба развела нас во времени. Борис Пастернак скончался, когда я ещё был ребенком.

— Как же повезло Пастернаку! — вырвалось у Герасима.

По классу вновь прокатились смешки. Гриппов не отреагировал. То ли не расслышал реплики Муму, то ли счел ниже своего достоинства отвечать.

— Знаете что, — спешно вмешалась Ольга Борисовна, — я бы хотела, Владимир Дионисович, для начала поговорить о вашем творчестве. Ребята подготовились. У них наверняка есть к вам множество интересных вопросов.

За неделю до сегодняшнего визита Ольга Борисовна и впрямь раздала ученикам несколько сборников произведений Владимира Дионисовича. Варе, Марго и Ивану достались стихи. А Герасиму и Павлу — последняя книга прозы, в обширном предисловии к которой автор напыщенно объявлял, что ему «наконец удалось нащупать литературно-виртуальную концепцию современной реальности». Герасим и Луна честно попытались разобраться, в чем суть этой концепции. Однако успеха не достигли. Поэтому, едва Ольга Борисовна умолкла, Герасим без обиняков объявил:

— У меня лично одни вопросы.

— Опять вы! — обратил к нему марсианский взгляд Владимир Дионисович. Так смотрят на человека, которого не видели добрых двадцать лет, а потом случайно повстречали на улице.

— Ну, — мрачно подтвердил Герасим. — Я вас, между прочим, целую неделю читал.

И он продемонстрировал книжку, из которой торчало множество закладок. Гриппова передернуло, однако он сдержался и, выдавив кислую улыбку, сказал:

— Кажется, молодой человек, вы серьезно поработали над творчеством скромного современника.

— Я все делаю серьезно, — заверил Муму.

— Тогда я вас слушаю, — сказал Гриппов, и голос у него почему-то сорвался.

— Нервничает, — еле слышно проговорила Варя. — Кажется, Муму, ты его достал.

Ольга Борисовна, по-видимому, была того же мнения и, спеша разрядить обстановку, обратилась к Гриппову:

— Владимир Дионисович, неплохо, если сперва вы сами расскажете о своей жизни, творчестве. А уж потом ребята вам зададут вопросы.

— Извольте, — легко согласился известный поэт и прозаик. — Родился в Петербурге, который тогда назывался Ленинградом. Жил в большой коммуналке, где, кроме нашей семьи, обитало ещё целых двадцать.