Загадка о тигрином следе
Шрифт:
*
Раевские буквально заставили Лукова пойти с ними. Одиссей объяснял им, что Кенингсон отказал ему от дома, но они и слышать ничего не хотели. Супруги взяли Лукова с двух сторон под руки и потащили обратно в подъезд.
– Это какое-то недоразумение! Вот увидите, Адольф Карлович милейший человек – верещала Елена Модестовна. Он будет вам рад, когда узнает, какой вы умница и душечка!
И вот Одиссей снова стоит в той же прихожей, чувствуя себя при этом крайне неловко. Тощий камердинер
Тут Раевские принимаются нахваливать молодого человека. Они представляют Лукова, как потомственного московского интеллигента, умницу, талантливого учёного, и очень порядочного человека, который в отличие от многих других, не запятнал себя связями ни с одной из политических сил (к счастью, Раевские уехали из Москвы намного раньше, чем по городу поползли слухи, что Одиссей связался с чекистами).
После такого представления хозяин дома вроде бы сдаётся, и соглашается допустить новичка на заседание своего клуба. Но при этом ставит условие:
– Вам придётся дать клятву о чистоте ваших намерений и беззаветной преданности чистому делу науки вплоть до самопожертвования.
При этих словах Раевские обмениваются недоумёнными взглядами и с удивлением смотрят на сумасбродного родственника – они явно не давали ему такой клятвы.
Но Луков с готовностью поднимает правую руку, как при принесении судебной присяги и начинает повторять за Кенингсоном слова необычной клятвы. Всё это выглядит довольно забавно и походит на детскую игру в бойскаутов, так что заволновавшиеся было за своего протеже Раевские быстро успокаиваются, и даже сами начинают нашёптывать слова романтической клятвы.
Наконец с присягой покончено, и Кенингсон приглашает Лукова подняться с ним на второй этаж. Здесь, в соседней с кабинетом хозяина просторной зале устроен домашний археологический музей. Посещение «святилища» оказывается тоже является частью обязательного ритуала, который Лукову необходимо пройти, прежде чем ему позволят в качестве наблюдателя посетить заседание элитарного клуба…
Одиссей с большим интересом рассматривал многочисленные артефакты, которыми была полна небольшая комната. Он был приятно удивлён богатству коллекции ташкентского археолога-любителя.
В это время Адольф Карлович увлечённо рассказывал о погребальных традициях народов Туркестана и сопредельных с ним стран.
– Зороастрийцы, которые преклонялись перед огнем, и не хотели осквернять его мертвой плотью, оставляли трупы своих умерших собратьев в каком-либо пустынном месте, к примеру на каменистых склонах, где их пожирали птицы-стервятники и питающиеся падалью звери. Для зороастрийцев было важно, чтобы мертвое тело, оставленное на съедение птицам и зверям, не соприкасалось с землей, водой и благородными растениями. Обглоданные, обветренные, высушенные солнцем кости собирали и хоронили так же, как в обрядах индоарийцев…
У иранцев – последователей маздаистского культа,
Кенингсон протянул Одиссею керамическую пиалу с отколотым краем, украшенную сложным орнаментом.
– Поглядите, какие великолепные арабески! Узбекские гончары с удовольствием копировали то, что привозили купцы с Ближнего Востока, Китая и Индии. Вряд ли эта вещь принадлежа простому крестьянину.
– Ой, какая прелесть! – Елена Модестовна протянула руку к красивой чашке.
Не меняя интонации, Кенингсон пояснил:
– Я предполагаю, что в том месте, где я её нашёл, могло находиться кладбище для людей, умерших от проказы.
Женщина мгновенно отдёрнула руку так, словно обожглась.
Тогда Кенингсон радостно предложил свою находку для осмотра её мужу, но тот тоже отшатнулся.
– Лично я не намерен к ней прикасаться! – ошеломлённо пролепетал Владимир Дмитриевич. – Даже интерес к чужим нравам и обычаям не вынудит меня трогать эту кошмарную миску.
Раевские дружно попятилась от страшной вещи.
Хозяин дома укоризненно покачал головой и поцокал языком в их сторону, после чего с надеждой обратился к Лукову:
– Но вы то должны оценить громадность события! Кладбище прокажённых! Представляете?! Такого никто из учёных ещё не описывал. Это может быть серьёзное открытие.
Кенингсоном протянул чашку Лукову. Одиссей заколебался. Затем потянулся за чашкой.
– Осторожно! – попыталась остановить его Елена Модестовна.
– Не делайте этого, несчастный! – присоединил свой голос Владимир Дмитриевич.
Но было уже поздно. Не без внутреннего содрогания, Одиссей взял чашку. В этот момент довольный собеседник, как бы между прочим, заметил:
– Говорят, споры проказы живут сотни лет на вещах своих умерших хозяев… Впрочем, мы то с вами учёные! Разве могут нас заботить такие пустяки, когда мы держим в руках подобные сокровища прошлого. Вы только всмотритесь в эти узоры, их нанёс большой мастер. А какая форма!
Глава 49
После соприкосновения с прокажённой чашкой Одиссею очень хотелось вымыть руки, но Кенингсон сразу повёл его в гостиную, где уже собралось человек двадцать. Кресел и принесённых из столовой стульев на всех не хватало. Адольф Карлович стал знакомить Одиссея со своими единомышленниками. И Лукову ничего не оставалось, как пожимать протянутые ему руки, хотя он и понимал, что возможно передаёт им страшную заразу.