Загадка острова Раутана
Шрифт:
От испуга я уронил авторучку на пол, и от нее полетели брызги.
— Что случилось?
— Они удрали, — Ксаныч обессиленно опустился на диван.
— Куда? — спросил я, поднимая авторучку.
— В Арктику!
Оказывается, ребята не теряли времени даром. Они разработали подробный план поездки и пошли с ним в обком комсомола. Там они показали свои удостоверения кинооператоров («Даже продемонстрировали фильм — наш лучший фильм «Белое безмолвие!» — с отчаянием сказал Ксаныч), сказали, что им нужно снять фильм, но у студии нет средств на поездку, и просили помочь. Работники обкома созвонились с комитетом
«Заговорщики» взяли из студии кинокамеру, пленку — якобы для текущих съемок за городом, попрощались с Ксанычем, который возвратился поздно («Сказали, что едут на целый день за грибами, но так тепло прощались, что я заподозрил что-то неладное», — жалобно рассказывал Ксаныч), и поехали в аэропорт. С родителями они попрощались заранее.
— А сегодня получил я письмо, — Ксаныч вертел в руках белый листочек, — позвонил в аэропорт и узнал, что они уже прилетели.
— Так чего же ты ждешь? — вскочил я. — Надо бежать на почту, дать «молнию», чтобы их задержать, вернуть!
— Вернуть… — вздохнул Ксаныч, — Их не вернешь. Если они что задумали… Я хорошо знаю их!
Я насмешливо хмыкнул, вспомнив о розыгрыше, который Ксаныч устроил ребятам с Арктикой. Тогда он тоже с пеной у рта утверждал, что хорошо знает их. Ксаныч понял мой взгляд и отвернулся. Что-то вроде краски выступило на его щеках.
— В общем так, — он встал. — Я дал телеграмму, чтобы их встретили там и разместили. И присмотрели за ними! До моего приезда!
Он пошел было к двери, но остановился. Повернулся ко мне и взял меня за пуговицу пиджака.
— Знаешь, а мне стыдно… за то, что мы придумали, — медленно сказал он.
— Ну, — возмутился я, — во-первых, придумали не мы, а ты…
— Но в ответе оба! Мы в чем-то сомневались, а ребята доказали, что… в общем… словом… — он запутался и махнул рукой. Но я понял его.
И мне тоже стало стыдно.
Последующая история написана со слов самих участников, очевидцев, с использованием различных документальных материалов и легенд, которые до сих пор передаются в тех местах из уст в уста. Если поедете в Арктику, можете сами проверить. Счастливого пути!
Ночной полет
Они летели всю ночь.
Большой транспортный самолет, разрывая мощными винтами воздух и густой мрак, летел на север. «Заговорщики» сидели в маленьком салоне для пассажиров, а позади них все пространство было забито пакетами, мешками, ящиками. В темном иллюминаторе ничего не было видно, но Ленька то и дело заглядывал в него, вертел головой и уверял, что различает какие-то огни на земле.
— Город! — орал он, стараясь перекричать шум моторов. — Нью-Йорк! Пролетаем над Нью-Йорком!
— Какой там Нью-Йорк? — басил Дрововоз. — Село, наверное… да ничего не видно.
— Это звезды, — мечтательно говорила Светка.
Время
— Ну, как самочувствие? Пять баллов?
Никто из родителей не провожал их в аэропорт. Этот обычай пошел давно — после одного бурного собрания студийцев. Однажды они ездили снимать пригородную птицеферму, и на автовокзал их, как обычно, пришли проводить родители — у кого отец, у кого мать. А Рафика пришли провожать папа и мама, две тети, один дядя, бабушка, двое дедушек и три сестренки. Все они обнимали Рафика, давали ему наставления, совали в карманы конфеты и пирожки. Одна из бабушек заплакала. Шум стоял неимоверный! Когда стали садиться в автобус, заплакала и мама Рафика, за нею стали плакать, рыдать и сморкаться остальные.
Потом выяснилось, что Рафик забыл во всей этой суматохе свой кофр. А там лежали кассеты с пленкой. И пришлось возвращаться назад, так ничего и не отсняв. Вот тогда Ксаныч сказал на собрании, чтобы студийцы прощались с родными дома. Он добавил, что оператор должен уезжать на съемки собранный, с ясной головой и бодрым рабочим настроением, а не раздерганный, как ясельная кукла, и замороченный. Он сказал, что так дело не пойдет, и студийцы с ним согласились.
Ленька сразу занял кресло у круглого окошка и прилип к нему. В окошко были видны большие размашистые пропеллеры и кусок крыла из белого алюминия. У самых винтов алюминий потемнел.
— Сейчас полетим! — внутри у него что-то замерло. Он еще ни разу не летал на самолете. И никто из студийцев не летал, кроме Василька, который прошлым летом ездил с родителями отдыхать в Крым.
Все завидовали ему и первое время после его возвращения без конца расспрашивали;
— Страшно летать?
— Нисколько, — снисходительно отвечал Василек. — Чего там страшно — сидишь в самолете и летишь. Конфеты тебе дают, ситро.
— Лафа! — вздыхали вокруг. — А голова не кружится?
— Может, у кого-нибудь и кружится, а у меня нет.
Василек постоянно хвастался тем, что летал на самолете, и часто ни к селу ни к городу начинал рассказывать:
— Когда я летел на ТУ-114,- а потом вдруг говорил совсем о другом.
«Ну, теперь. Василек, тебе не хвастаться перед нами», — подумал Ленька и оглянулся на Василька. И удивился. Василек жалобно кривился и ерзал на месте. Проходивший мимо Торопов нагнулся над ним:
— Что с тобой? Болит что-нибудь?
— Нет, — выдавил тот и отвернулся.
Томительно тянулось время. Вдруг все зашевелились, встрепенулись — по узкому проходу шли летчики. В синей форме, в фуражках с золотыми ремешками, они прошли твердым стремительным шагом и исчезли за дверцей, на которой было написано: «Посторонним вход строго воспрещен».
— Видал? — Ленька нагнулся к Эдьке.
— Что?
— Нет, ты командира видал? Ух, какой громадный! Ну, сейчас полетим.
Но опять минуты шли за минутами, а ничего не происходило. Вдруг тоненько, протяжно запел комар: «вз-зы… в-зы-ы…»
«Откуда здесь взяться комарам?»- не успел подумать Ленька, как пропеллер шевельнулся, лениво пошел вниз и — завертелся. Вместо него образовался мутный круг. Самолет вздрогнул, медленно поплыла внизу серая асфальтовая полоса.
— Летим? Уже летим? — подскочил рядом Эдька.