Загадка Отца Сонье
Шрифт:
Добрый король Дагоберт,
или о том, какие мы богачи и как бароны могут скатываться по лестнице
— Да, да, пожалуй… — проговорил барон.
— Какая первая из таких букв?
— Вроде вот эта. Буква "А"…
— Совершенно верно. Давайте-ка подчеркнем ее карандашиком… А за ней следует…
— Буква "D"…
— Великолепно! А далее?
Так барон, подбадриваемый господином кюре, сумел назвать дюжины три букв.
— А теперь, — сказал отец Беренжер, — при учете того, что все это написано по-старофранцузски, попробуйте восстановить
И так уж медленно, по слогам барон читал, и так уж я там, за дверью, напряг свой слух, что вобрал в себя всю эту фразу целиком. С тех пор так она и осталась частью меня. Смысл ее я узнал гораздо позднее, а в ту пору она стала для меня просто отголоском некоей тайны, неким осколком чуда, наподобие стекленции этой в моем кармане, Спиритус Мунди, без подмоги которой, может и здесь тоже не обошлось.
— A DAGOBERT II ROI ET A SION EST CE TRESOR ET IL EST LA MORT… [9] — в конце концов выжал фразу целиком барон. — Это, позвольте, что же за Дагоберт Второй?
9
Это сокровище принадлежит королю Дагоберту Второму и Сиону, и там оно погребено. (старофранц.)
— Тот самый, — сказал отец Беренжер, — Добрый Король Дагоберт из династии Меровингов. Жил, помнится, в седьмом веке, много страдал, но не в том суть…
— А тогда – в чем?
— Да лишь в том, что документ, без сомнения, подлинный! — впервые за время их разговора воскликнул отец Беренжер. — Ибо и те сокровища, о которых здесь говорится – они тоже оказались там! Помните?"…и там оно погребено"! Мне удалось найти всё!
— И что же это за сокровища… какова им цена?.. — спросил барон чуть дрогнувшим голосом.
— О, они бесценны! — сказал господин кюре. — Только не в том смысле, в каком это, вероятно, представляется вам. Тоже всего лишь свитки, но цены этим свиткам, повторяю, нет!
— Но пока мы прочли всего одну фразу.
— Да, по одной фразе на свиток, так уж, не жалея пергаментов, они писали. Я и показал-то вам ее всего лишь для примера – чтобы вы могли убедиться в наличии у меня этих документов, ведь лишь об этом, насколько я понимаю, просило вас то известное лицо.
— А что же на остальных?
— Простите, господин барон, — довольно прохладно отозвался отец Беренжер, — но, как мы оба помним, по распоряжению самого Его Святейшества…
— Да, да, господин кюре, — пробормотал барон, — извините мне мое невольное и излишнее любопытство.
— Добавлю только, — продолжал мой преподобный, — что сей тайник в древнем храме Марии Магдалины просуществовал много веков, туда клали свои бумаги и катары, и тамплиеры. Кстати, и тем, и другим была известна великая тайна Меровингов. Имеются там также и генеалогические древа, по которым с уверенностью можно судить… — Он примолк, и я услышал, как щелкнула крышка его часов. — Однако, — сказал он, — мы с вами явно заболтались, господин барон, время, я смотрю, уже позднее. Посему вернемся все же к началу нашего разговора. Я имею в виду банковские чеки, которые вы должны были
— Да, да! — согласился барон и, видимо, стал рыться в карманах. Делал он это довольно долго. Наконец сказал: — Вот… От "лица"…
— Ого! — усмехнулся отец Беренжер. — Целых пятьсот франков!
Я чуть не присел. Пятьсот франков! Да мы ж теперь настоящие богачи!
Мой преподобный был, однако, иного мнения.
— Не так, я смотрю, щедро это ваше "лицо", как о нем говорят в Париже.
— Только аванс! — воскликнул барон. — Клянусь вам – только аванс! Когда в его газете появятся сведения о вашей находке… Уверяю вас… он готов удвоить… Нет! утроить!..
Моих знаний в арифметике хватило, чтобы перемножить пятьсот на три, но такое количество франков было уже за пределами моего деревенского разумения.
— Если же, — немного помявшись, добавил барон, — вы решитесь продать хоть один подлинный свиток… сами же говорите – их там множество… — Но кюре перебил его:
— Об этом не может быть и речи…
— В таком случае…
Я было отпрянул от двери, полагая, что барон вознамерился уходить, но преподобный продолжил за него:
— …В таком случае (поскольку с вашим "лицом" мы, кажется, с Божьей помощью разобрались), не угодно ли вам передать чек также и от "духовной персоны"?
— Ах, да… — пробормотал барон. — моя всегдашняя забывчивость… — И после не менее долгого обшаривания карманов сказал: — Наконец-то! Вот он.
— Это уже кое-что, — проговорил отец Беренжер.
Если пятьсот и даже полторы тысячи (о, Господи!) франков – для моего преподобного почти вовсе ничто, то сколько же будет "кое-что"?! Тут моих лангедокских мозгов просто не хватало!
— За сим разрешите… — начал было барон.
И снова я шарахнулся от двери, и снова, как оказалось, преждевременно, ибо преподобный сказал насмешливо:
— Ах, господин барон, господин барон! Ваша забывчивость, я смотрю, переходит всякие границы. По-моему, вы не так стары, чтобы память настолько размягчилась.
— Что вы себе позволяете, господин кюре?! — вскричал барон, исполненный самого искренного гнева, что меня, право не больно-то испугало: барон был замухрышкой, а сколько весит священническая рука моего преподобного с недавних пор уже вся улица знала.
— Барон, — так же насмешливо отозвался отец Беренжер, — я позволяю себе не более того, что вправе позволить себе человек, которого самым бессовестным образом и уже не в первый раз пытаются надуть.
— Да как вы!.. — еще разок встрепенулся было барон, но тут же примолк, услышав спокойный голос кюре:
— Что ж, опять будем считать – забывчивость… Видите ли, милейший, не далее как вчера я имел обстоятельный разговор с архиепископом де… Ладно, ладно, с "духовной персоной". И "персона" сия обещала передать мне через вас два анонимных чека – один для оплаты в банке Ротшильда, другой – в банке Дюпона. Дюпоновский чек, хоть и пробившись через вашу забывчивость, я все-таки держу в руках. А вот ротшильдовского, причем, как мне известно, более значительного по сумме, пока что так и не наблюдаю.