Загадка Таля. Второе я Петросяна
Шрифт:
После Лос-Анджелеса Петросян выступил и еще в нескольких международных турнирах. На XVI шахматной Олимпиаде в Тель-Авиве он набрал на первой доске девять с половиной очков из тринадцати — результат превосходный. На крупном международном турнире в Загребе, который состоялся весной 1965 года, чемпион мира оказался третьим, на очко отстав от Ивкова и Ульмана, но опередив Парму, Портиша, Бронштейна, Ларсена, Матановича и других. Осенью того же года он разделил второе-третье места со Штейном на международном турнире в Ереване, где первым стал Корчной.
Все эти результаты были вполне почетными даже для чемпиона
Вполне вероятно, эти более чем относительные неудачи Петросяна расценивались бы иначе, если бы не блистательные выступления в том же, 1965 году его главного, как выяснилось, конкурента — Бориса Спасского. Собственно говоря, его конкурент уже только потому, что он конкурент, должен был отбросить всех остальных соперников, и уже одно это естественной логикой событий не могло не произвести эффект. Но Спасский не просто убрал с дороги своих противников — он сделал это неотразимо-убедительно, в мощном и в то же время изящном стиле. Причем ни о каком везении не было и речи!
Началось с XXXI чемпионата страны, где Спасский, не проиграв ни одной партии, разделил первое-третье места с Холмовым и Штейном. Затем он побеждает в зональном «турнире семи», где кроме трех призеров чемпионата участвовали также Бронштейн, Геллер, Суэтин и Корчной.
Любопытно, что в первых трех турах Спасский набрал всего пол-очка! Если вспомнить его прежнюю психологическую уязвимость, этот результат нельзя было считать иначе чем катастрофическим. Но в следующих девяти турах Спасский набирает шесть с половиной очков и занимает первое место! В межзональном турнире — снова первое место, хотя и вместе с Ларсеном, Смысловым и Талем.
Но наиболее впечатляющими были победы Спасского в поединках с остальными претендентами. В первом матче — с Кересом Спасский, проиграв на старте и сделав затем ничью, одерживает одну за другой три победы! На дистанции в десять туров это означало практически конец борьбы. Только огромное самообладание и колоссальный опыт позволили Кересу продлить поединок до последней партии. Счет матча — 6:4 в пользу Спасского. На закрытии матча Керес признал, что нет иной причины его поражения, кроме той, что Спасский играл лучше. Это не было только джентльменством, это была и беспристрастная оценка случившегося.
Следующим на очереди был Ефим Геллер, который одержал над своим предыдущим противником — Василием Смысловым еще более внушительную победу — 5 1/ 2:2 1/ 2(три выигрыша и пять ничьих!). Но Спасский проделал с Геллером точно такую же операцию, тоже выиграв три партии без единого поражения. Причем, как и в поединке с Кересом, Спасский превзошел соперника и в стратегических, и в тактических сражениях. Невольно создавалось впечатление, что у победителя, игравшего в универсальном и вместе с тем агрессивном стиле, совершенно
Но еще оставался очень грозный противник — экс-чемпион мира Михаил Таль. Однако и в финальном поединке, игравшемся из двенадцати партий, превосходство Спасского было впечатляющим — 7:4.
Да, что ни говорите, а все это было очень непохоже на Кюрасао, где Петросян оба матча со своими главными конкурентами закончил вничью. И, наверное, такие сопоставления, по крайней мере мысленно, делали многие…
Чемпион мира поначалу следил за ходом событий в новом отборочном цикле с каким-то грустным удивлением. Столько лет боролся он за свой триумф, столько сил потратил в матче с грозным Ботвинником, и вот теперь, оказывается, все надо начинать сначала! Причем, если раньше он был претендентом и мог приобрести все, не теряя в случае неудачи ничего, то сейчас все переменилось.
Страшила ли Петросяна блестящая форма Спасского, эффектность и убедительность его побед? На этот вопрос трудно ответить одним словом. Петросян, как мы знаем, формировался как шахматист в трудных условиях соперничества с целой плеядой выдающихся гроссмейстеров, и его не так-то просто было чем-то или кем-то удивить, а тем более испугать. Когда после победы над Ботвинником его спросили, кого из шахматистов он больше всего опасается как своего будущего противника, Петросян дал исполненный достоинства ответ:
— Я не боюсь соперников за шахматной доской, но всегда отношусь с большим уважением ко всем моим партнерам…
Так было и на этот раз. Глубоко объективный, всегда готовый скорее переоценить своего соперника, чем недооценить его, Петросян не мог не отдать должное воле, великолепному мастерству и универсальности Спасского. Универсальности, которая делала того особенно опасным.
Вместе с тем умение реально, трезво смотреть на вещи позволяло ему, не впадая в крайности, разглядеть в стиле Спасского (а он пересмотрел перед матчем более пятисот его партий) отдельные, ускользавшие от иных комментаторов шероховатости и даже изъяны.
Универсальность… Петросян с его непоколебимой верой в свои тактические способности считал себя в глубине души универсальным шахматистом, но даже самому себе стеснялся в этом признаться.
— Идеальный тип шахматиста, как мне представляется, — скажет он позднее, — это мастер, который все умеет одинаково хорошо. Как всякий идеал, подобный тип шахматиста пока еще недосягаем. Даже такой универсал, как Пауль Керес, что-то делает лучше, чем остальные, и имеет хотя и скрытые, но уязвимые места…
С такими взглядами он должен был с откровенным неудовольствием выслушивать заявления об универсальности стиля своего конкурента, но, странное дело, они его не раздражали.
Надо сказать, что вообще перед матчем Петросян — Спасский в прогнозах недостатка не было, причем многие знатоки отдавали предпочтение Спасскому.
Что обусловило такую точку зрения? Прежде всего, конечно, характер побед Спасского над остальными соперниками. Затем возраст: как-никак Петросяну в год матча исполнялось тридцать семь, Спасский же был на семь лет моложе. Потом «традиция», по которой чемпион должен был проиграть претенденту. И, наконец, всегдашняя, извечная, присущая всем симпатия к претенденту, симпатия, которой три года назад пользовался сам Петросян.