Загадка Троянской войны
Шрифт:
Но не будем о грустном. Антиклея, как я уже сказал, особенно обращалась со своим сыном. Загадки от нее Одиссей получал почти каждый день, и успешно их разгадывал. Но одну из них он так и не смог разгадать, а загадала мать ее как раз в день своей кончины, незадолго до становления Одиссея царем Итаки. Она звучала так: «что рождается утром, днем превращается в камень, а ночью обращается в прах?». Женщина была уже тогда тяжело больна несколько месяцев, и юному Одиссею было позволено навещать ее каждый день. Он сидел у ложа матери и пытался весь день придумать ответ, но так и не смог этого сделать. Последними словами Антиклеи своему сыну стали: «найдешь ответ ты в устах Прекрасной, но найдешь его слишком поздно». А затем она,
Лаэрт, будучи занятым подсчетом скота, даже не появился в тот день на половине жены, в гинекей 2 . Когда же Одиссей пришел, находясь в глубокой скорби, к отцу с сообщением о кончине Антиклеи, тот лишь пожал плечами и сказал: «должно быть, боги покарали ее болезнью за вечные проказы и глупости». Сын был вне себя от ярости и, вскричав: «должно быть, боги покарали тебя каменным сердцем за такой скудный ум!», замахнулся уже было, чтобы ударить Лаэрта, но в последний момент остановил себя, и убежал прочь.
2
Так называлась женская половина в доме, занимавшая заднюю его часть или второй этаж.
Его не было дома несколько дней, и отец, испуганный тем, что мог потерять своего единственного наследника, отправил на поиски Одиссея лучших воинов Итаки. Все они вернулись ни с чем, однако сам юноша вернулся на шестой день после своей пропажи. Казалось, он совсем забыл о своем гневе на отца, перед ним Одиссей даже извинился и сказал, что лучшим лекарством от смерти матери для него стала бы поездка к своему деду, в Дельфы.
– Если ты и впрямь этого так хочешь, то, конечно, – вздохнул Лаэрт, измученный горем. Он, казалось, за дни пропажи сына, постарел на несколько лет. Так сказывали геронты Итаки, и я им, конечно же, верю. Пусть царь был и жесток, он любил Одиссея, и не мог ему отказать.
Пятнадцатилетний юноша отправился к своему деду Автолику, который одарил при встрече его богатыми подарками. Жил он на горе Парнас и славился как известный хитрец и вор, и все знали, что богатство было его нажито не совсем честным путем. Однако Одиссей не смог устоять, как и любой смертный молодой мужчина, перед теми дарами, что были преподнесены дедом, который хоть и скорбел, но был несказанно рад приезду внука. И чего только Одиссей не нашел в позолоченных сундуках! Груды самого новейшего оружия, которое пригодилось бы как в бою, так и на охоте; фаросы 3 , достойные самого настоящего царя и воина, с искусно вышитыми на материи изображениями богов и мифов; множество пар сандалий, таких удобных, что, юноша воскликнул, примерив их:
3
Фарос, который представлял собой роскошный верхний плащ, древние греки носили поверх хитона, нижней одежды.
– Да ты, дедушка, и впрямь, должно быть, сын Гермеса! Не может быть такого, что эти сандалии не полетят, когда я в них побегу! 4
Автолик только рассмеялся в ответ, хотя горе от смерти дочери не покидало его. Хотите верьте, хотите нет, но такую смышленую дочь, как Антиклея, редко кому вообще доводилось иметь! Она была его другом и единственной радостью, потому как зятя он на дух не переносил и никогда не ездил из-за этого в Итаку.
– Нет, теперь я отсюда не уеду, покуда не поохочусь в этих краях! – восторженно сказал Одиссей после того, как примерил все свои новые одежды и отблагодарил деда.
4
Крылатые
Он чувствовал себя теперь не просто отпрыском знатного и богатого рода. Он чувствовал себя царем, настоящим будущим Итаки. Казалось бы, что значит надеть на ноги сандалии из тонко переплетенных кожных шнуров, на тело – хитон с пурпурным гимантием, а на голову – позолоченный шлем? Для юного Одиссея это означало примерить власть, а не одеяния. И она ему шла, так же как ему шла его внутренняя и внешняя сила. Он это знал, так же как знал и то, что таким своим видом он сможет внушить своим подданным и страх, и любовь одновременно.
– Потомок Артемиды видно ты, мой друг, ко всему прочему! – вновь усмехнулся дед, но с явным удовольствием воспринял это намерение внука. Весть о затянувшемся пребывании Одиссея должна была расстроить Лаэрта, и хотя бы это уже поднимало Автолику настроение.
Охотиться решили на вепря возле горы Парнас, чтобы, в случае какой-либо травмы, можно было без промедлений вернуться домой. Несмотря на то, что Автолик хотел бы подержать у себя внука подольше, навредить он ему бы не хотел, и потому все лучшие потомки Аполлона 5 были вызваны из Дельф в жилище старика, чтобы при необходимости исцелить раны охотников.
5
Апполон был богом врачевания.
Одиссей был взволнован как никогда прежде в своей жизни. Ведь, хотя юноша теперь выглядел и чувствовал себя гораздо мужественнее, чем когда-либо, это никоим образом не делало его бывалым охотником, а уж тем более на такого зверя, как вепрь.
– Скажи, дедушка… Тебе кажется, я справлюсь? – подошел он в день охоты к старику, встречавшему первые рассветные лучи во дворе своего дома, прислонившись к одной из искусно выполненных колонн.
Автолик нахмурился и оглядел внука с головы до пят, будто бы пытаясь оценить, насколько тот действительно готов к охоте, по его внешнему виду.
– Справишься, это несомненно, – продолжал хмуриться старик, глядя Одиссею в глаза. Впервые тогда юноша заметил, насколько глубок и насыщен был карий цвет радужки дедовых очей.
– Но ведь мне всего пятнадцать лет, – пробормотал Одиссей. – И отец никогда прежде не брал меня на охоту.
Вдруг Автолик рассмеялся. Смех его, едва начавшись, вдруг перетек в кашель.
– Тебе уже пятнадцать лет, почти шестнадцать, – ответил Автолик, отдышавшись. – Примерно в твоем возрасте я владел двумя рыночными лавками, в одной из которых продавалось мясо как раз-таки вепрей, и причем самое лучшее во всем полисе. Охотились на этих вепрей, конечно же, нанятые мною охотники, но поначалу я все делал сам. И меня этому никто не учил, просто потому что этого кого-то вообще не было.
– Ты был сиротой? – удивился Одиссей, к своему стыду осознавший, что почти ничего не знает о прошлом деда, который доживал уже шестой десяток.
– Моя мать была , то есть блудницей, проституткой. Я вырос и жил в публичном доме до тринадцати лет, пока не ушел оттуда. Эта женщина была гораздо хуже всех других, что работали в нем. Эта женщина… Прости, дорогой Одиссей, я даже не хочу называть ее по имени, так оно мне противно, как и все ее существо!.. Так вот, она противопоставляла себя всем другим обитательницам борделя. Мы жили в одной из самых маленьких, запущенных комнат. Вечная грязь, плесень и крысы были моими лучшими друзьями, пока я был младенцем. Как я еще не умер или не заработал себе букета болезней, до сих пор для меня остается загадкой!