Загадки дядиной квартиры
Шрифт:
На следующий день, примерно в то же время, мне снова позвонил Вова. Он сообщил, что наконец-то добрался до Воронежа, где смог отыскать Дегтярева и
получив от него немало интересной информации, связанной с той сектой, уже возвращается назад в Краснодар и через два дня будет здесь.
Однако по прошествии двух дней он не приехал. Так прошел и третий день, и четвертый, при этом на звонки он также не отвечал. Я перенервничал и отправился искать Вову, но ни дома, ни в университете, ни возле ларька с шаурмой его не было. Я расспросил его одногруппников, соседей и друзей, но никто его не видел, и никто не мог до него дозвониться. Тогда я решил пойти в полицию и подать заявление о пропаже, где мне сказали, что я должен ждать три дня, прежде чем начнутся поиски. По прошествию и этих трех дней полицейские все-таки зашевелились, но найти его никак не получалось.
Я очень сильно переживал за Вову, и в один прекрасный день
Ошалевший от такого звонка, я быстро побежал в полицию и сообщил о телефонном разговоре с Вовой, но в участке я ошалел еще сильнее, так как там только пожали плечами и заявили — «если он попал на дагестанский кирпичный завод, полиция тут не шибко, что может сделать, да и доказательств у меня нет».
В тот момент я был просто разбит. В мыслях у меня крутились ужасы, которые могли случиться с Вовой. Тогда я не мог думать о чем-то ни о чем, кроме своего верного товарища. Дикий поток терзающих мою душу и разрывающих всякую надежду на спасение друга эмоций, попросту не давал мне возможности думать о чем-то еще. Идя домой из полицейского участка, я не видел ничего и даже не осознавал куда иду, я просто куда-то шел по инерции. Придя домой, я пытался придумать что-нибудь, но все попытки спокойно подумать о том, как спасти Вову, разбивались о стену страха за его жизнь. В конечном итоге, я не выдержал и переполненный горечью, болью, отчаянием, закричал, да зарыдал. Если раньше я не мог думать о чем-то кроме Вовы, сейчас я уже не мог думать вообще, я просто рыдал. Рыдал, в надежде на то, что это что-то изменит, но это ничего не изменило.
Из такого состояния меня частично выбил звонок Ани. Тут я, вытирая слезы и пытаясь хоть как-то трансформировать свою кашу в голове из мыслей и чувств, превращая ее во что-то дельное, вдруг вспомнил, что Анин дядя, вроде как является вором в законе, а если полиция не смогла мне помочь, возможно, я найду помощь в криминале. Смахнув горячие слезы с красных щек, я принял звонок и сообщил своей девушке, что вообще произошло, что мой друг попал в рабство и оказался на дагестанском кирпичном заводе, и что мне нужна помощь ее дяди. В тот момент я побоялся, что Аня посчитает, что я пытаюсь ее использовать, но она вошла в мое положение и сказала, что поговорит об этом с дядей. В тот момент я понимал, что такая помощь, скорее всего, будет не за просто так. Возможно, мне придется брать кредит или даже продавать почку, но я был готов пойти на это, ради спасения самого близкого мне друга.
Следующие несколько дней я провел, как на иголках. Я не мог заставить себя пойти в университет, ибо он слишком сильно напоминал о Вове. И все время я пытался отвлечься: играл в игры на ноутбуке, общался с родителями через сеть, гулял по городу и пытался писать свою книгу, но все безуспешно, и страх за Вову не покидал меня ни на секунду.
И вот, по прошествию этих нескольких дней, мне снова позвонила Аня и сказала: «Саня, по поводу твоего друга, в общем я поговорила с моим дядей, и он там с кем-то о чем-то договорился, и, короче, он зовет тебя встретиться с ним завтра в шесть вечера. Я зайду к тебе в полпятого и пойдем. Будь готов». Услышав эту новость, у меня тут же поднялось настроение. Сквозь страх и боль со свистом пробилась стрела надежды. Я искренне поблагодарил Аню за помощь. Мне стало намного легче.
Завтра, уже в пять часов вечера, я был собран и готов идти с Аней на разговор к ее дяде. Аня же, как и сказала, пришла в полшестого и я, поздоровавшись с ней и снова поблагодарив за всю помощь, которую она мне оказала, вышел с ней из дома. Пройдя несколько кварталов, мы подошли к приличного вида элитному зданию еще сталинской эпохи. Именно там и жил дядя Ани. Мы поднялись с ней на нужный этаж и, остановившись возле нужной двери, Аня несколько раз позвонила в звонок. Через минуту дверь открылась и из-за нее показался не- высокий лысый человек в хорошем костюме с почти квадратной головой и ярко выраженной надбровной дугой. Увидев нас с Аней, он поздоровался с нами низким басом, представился Валерием Игнатовичем и пригласил в квартиру.
Внутри нас встретило элитарное убранство, явно обходящее по стоимости убранство среднестатистического гражданина. Роскошная мебель, дорогие обои, огромная люстра. Хозяин сего жилья пригласил нас в главную комнату, после чего усадил за стол
Сев напротив нас, Валерий Игнатович спросил — «Ну значит, ребятки, вашего друга утащили на дагестанский кирпичный завод»?? На что я незамедлительно ответил — «Да, и нам очень нужна ваша помощь». Тогда мне было немного страшно, ибо я понимал, что с такими людьми, как этот, шутки плохи, и лишний раз обращаться к ним за помощью явно не стоит и не слишком безопасно, но я был готов идти на риски ради Вовы. Услышав мой ответ, Валерий Игнатович сказал — «Да, беда. Ну ничего, молодняк, помогу я с вашим братаном». Прикусив губу, я поинтересовался — «И… во сколько мне такая помощь обойдется»?? После этого вопроса Валерий Игнатович улыбнулся и несколько раз хихикнул, после чего заявил: «Да ради бога, что с тебя взять- то?? С тебя и брать — то нечего. Бесплатно». Я был, мягко говоря, удивлен таким актом доброты от вора в законе, что было заметно по моему выражению лица. Мне точно казалось, что не может быть все так чисто, и я с неким скептицизмом спросил: «То есть, вы соглашаетесь помочь мне, в нелегком, да и вряд ли дешевом деле… За просто так?? Вот просто так или все же для вас с этого будет какая-то выгода»?? Аня хлопнула меня по плечу, намекая, что лучше лишний раз держать язык за зубами, но Валерий Игнатович усмехнулся и, скрестив руки на груди, сказал: «А ты смышленый. В нашем мире, даже если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Через своих людей в кабинетах администрации края я лоббирую интересы союза строительных корпораций. Этот союз конкурирует с другим союзом, у которого свои люди в кабинетах администрации. И тут такое дело, что враждебный союз закупает стройматериалы, хоть и не напрямую, именно с таких кирпичных заводов. Мы с уважаемыми людьми представим вашего приятеля кому надо, как родственника депутата, и под предлогом его спасения задавим поставщиков дешевых стройматериалов, которые сотрудничают с конкурентами. Моим друзьям из строительного бизнеса давно хотелось провернуть что-то подобное, просто повода не было. Теперь повод есть, и более, я уже получил на это предприятие зелень от союза. Больше тебе знать не положено». Я был несколько удивлен таким развитием событий, но и в каком-то смысле рад, ибо мне платить не придется, а строительный бизнес мне был неинтересен, от слова вообще. Далее Валерий Игнатович попросил меня дать некоторую информацию про Вову для облегчения поисков, и я без лишних вопросов сказал все, что ему было нужно. По завершению нашего разговора Валерий Игнатович заверил нас, что, если Вова еще жив, его найдут и вызволят, и мы, попрощавшись с ним, отправились на выход.
На улице я тысячу раз поблагодарил Аню, после чего пошел к себе домой. Ощущения, переполнявшие меня в тот момент, не поддаются никакому описанию. Мне было и страшно, и нет, и больно, и нет, и дискомфортно, и нет.
В последующие недели в интернете, в разных новостных издательствах постоянно всплывали новости об очередном закрытом нелегальном кирпичном заводе с рабами и арестованных рабовладельцах, что не могло ни радовать, и в конце концов Вова был найден. Сказать, что я был безумно рад — не сказать ничего.
Наконец, по прошествию столь долгового времени, за которое у меня по какому-то чуду не случилось ни сердечного приступа, ни нервного срыва, я снова встретился с со спасенным другом, сильно похудевшим за время своего пребывания в рабстве. В тот момент я, с трудом сдерживая счастье, изо всех сил пробивавшееся сквозь слезы, сказал ему — «Вова… сейчас бы поругать тебя, за то, что ты по своей глупости попал в очередную передрягу, но я слишком рад, тому, что ты выжил, чтобы тебя за что-то ругать»! Услышав мои слова, Вовчик рассмеялся. Было видно, что рабство его потрепало, но несмотря ни на что, он оставался собой. Это был тот же Вова. Тот же самый. Все тот же мой друг, которого я знаю с самого детства. В тот момент я не выдержал, и из моего глаза выползла скупая слеза радости. Увидев это, Вова, хихикнув, указал на нее пальцем и саркастично пошутил — «Смотри, не растай»! — после чего, громко рассмеялся. Мы оба были искренне рады тому, что весь этот ужас закончился, и долго общались обо всем и ни о чем. О нашем расследовании тогда говорить не хотелось, но мы договорились обсудить это завтра и, вдоволь наобщавшись, разошлись по своим домам, где созвонились, и снова продолжили общаться, и снова обо всем и ни о чем.
Уже на следующее утро мы созвонились и договорились встретиться возле ларька с шаурмой, дабы обсудить наше дело. Обо всем договорившись, мы завершили телефонный разговор, и я, спешно накинув легкий плащ, вышел к ларьку. Тот день ощущался особенно приятным, будто бы в воздухе витало какое-то добро. Солнечные зайчики задорно отскакивали от окон старых советских высоток, пока теплый поздневесенний ветерок разносил по округе белые, словно снег, парашютики одуванчиков. Все вокруг, будто бы само собой, заставляло мое и без того хорошее настроение стать еще лучше.