Загадки олигархов, или Я всегда договорюсь со своей совестью
Шрифт:
Я вспомнила тот момент, когда увидела его в первый раз. Тогда я подумала о том, что я где-то видела его раньше, но так и не смогла вспомнить где. Вот почему его лицо показалось мне знакомым.
Ночью я почти не спала. Я думала про погибшего мужчину и пыталась понять, почему незнакомец просиживал несколько часов в своей машине около моего дома. У меня было слишком много вопросов, на которые не было ответов. Больше всего я боялась думать о сыне и муже. Особенно о сыне. Мне была ужасна сама мысль о том, что мой сын может узнать, что его мать сидит в тюрьме за убийство. Когда мне было совсем плохо и я начинала думать о смерти, я вспоминала слова
Я смотрела на других женщин и видела, что многие из них смогли смириться со своей судьбой, приспособиться к тем условиям, в которые попали, и, несмотря ни на что, в глубине души на что-то надеялись. Чтобы выжить, нужно лишь здраво взглянуть на ситуацию и принять её такой, какая она есть.
Я не знала, что ждёт меня впереди, но от слова «тюрьма» у меня поднималась температура, и я начинала бредить. Подняв голову, я попыталась наладить дыхание, но почувствовала себя ещё хуже.
– Мама, мамочка! Почему я здесь? – прошептала я, глотая слёзы, и посмотрела на спящих женщин.
Кто-то из них громко храпел, кто-то стонал прямо во сне, я смотрела на них глазами, полными ужаса, и пыталась понять, как можно спать в подобных условиях. Остановив свой взгляд на бельевой верёвке, я стала думать о том, как же можно её развязать. Это было сложно, и, чтобы это сделать, мне бы пришлось пролезть над головами других женщин, а это значит, что я всех разбужу и не смогу осуществить задуманное. А задуманное было довольно простым и понятным. Впервые в жизни я захотела повеситься. Я поняла, что не смогу есть овсяную кашу с хлебом, пить воду, крепко спать по ночам и на что-то надеяться, чем больше проходило времени, тем меньше и меньше надежд оставалось, а глядя на эту верёвку, я подумала, что надежд не осталось вообще.
На верёвке было слишком много узлов, которые мне не удастся развязать. Я оглядела камеру и не нашла ни одного предмета, который бы помог мне свести счёты с жизнью. Чтобы где-то там, вдалеке, осталась эта страшная камера с этими чужими женщинами, многие из которых уже давно позабыли об элементарных правилах личной гигиены. Мне бы больше никогда не пришлось общаться с этим ушлым и невоспитанным следователем, который переворачивал все мои показания против меня.
Я не знаю, как я дожила до утра. Я лежала с открытыми глазами и понимала, что меня уже нет. В первые дни, проведённые в камере, у меня было жуткое желание кричать от навалившегося на меня кошмара, от ужаса и от бессилия. А сегодня у меня не было сил, чтобы произнести даже одно-единственное слово. Лежащая рядом со мной женщина сказала, что, если я буду себя изводить, то долго не протяну. Она попыталась меня успокоить и сказала, что тяжело только сначала, а потом начинаешь ко всему привыкать. Самое главное, чтобы попалась хорошая зона.
Я смотрела в глаза своей соседки и не могла понять, о чём она говорит, потому что не представляла, как зона может быть хорошей. Она говорила, что если я попаду на хорошую зону, то за соответствующую мзду смогу встречаться со своим мужем на трёхдневных свиданиях. Я не могла представить Мишку, приехавшего ко мне на зону. У меня не было сил для того, чтобы его увидеть, и уж тем более для того, чтобы что-то ему объяснить. Видя мою болезненную реакцию, моя соседка пыталась меня успокаивать дальше и сказала, что если у меня есть дети, то за всё ту же мзду на зону можно провести даже ребёнка… Услышав последнюю фразу, я почувствовала себя ещё хуже и, не сдержавшись,
– Я не хочу жить, – как можно тише прошептала я своей соседке и тихонько всхлипнула.
– Мы все поначалу не хотим, только потом это проходит. Даже не думай. Тут для этого нет никаких средств, и даже если найдёшь, то попадёшь в лазарет и нарвёшься на крупные неприятности.
Глава 12
Не успела я договорить со своей соседкой, как в окошко, называемое на местном жаргоне кормушкой, заглянул вертухай и, выкрикнув мою фамилию, сказал собираться с вещами на выход.
– Куда это меня?
– По тюрьме все гуляют. Администрация часто так делает, чтобы жизнь мёдом не казалась. Все через это проходят. Пойди, поменяй обстановочку. Может, тебе там больше понравится.
– Да как тут вообще может нравиться? – опешила я.
– Мало ли. Может, там поспокойнее будет и ночами реветь перестанешь.
Не прошло и пяти минут, как открылась дверь и меня позвали на выход. Сухо попрощавшись, я взяла свой баул и пошла в сторону выхода.
– Ты, как в новую хату въедешь, не забудь мне малявку чиркануть. Дороги сейчас отменно работают, – крикнула мне вдогонку моя соседка.
– Что работает?
– Верёвки, по которым записки тянут.
Как только я пошла следом за вертухаем по длинному коридору, я не удержалась и тихо спросила:
– Куда меня ведут?
– Тебе кумовья всё объяснят, – жёстко отрезала та. – Иди, не положено разговаривать.
Через пару минут я оказалась в кабинете следователя, который, к моему большому удивлению, сообщил мне, что с меня сняты все обвинения. Мне принесли все мои документы и вещи из камеры хранения. Подписав какой-то листок, следователь тут же протянул его мне, заставил меня поставить на нём свою подпись и позвал коридорного вертухая.
– Всё. Свободна. У входа тебя люди ждут.
– Простите. Что вы сказали?
– Я же сказал, что с тебя сняты все обвинения. Иди, твои люди тебе всё объяснят.
– Какие люди? – я посмотрела на следователя и ощутила, как меня затрясло.
– Она ещё посидеть хочет, – вертухай слегка подтолкнула меня вперёд.
Я не очень понимала, что происходит, и не до конца осознала, что в моей жизни больше не будет переполненных камер с отсутствием вентиляции и большой влажностью, не будет клопов, вшей и тараканов, не будет женщин с распространёнными тюремными болезнями – чесоткой и фурункулёзом. В камере я редко двигалась, хотя другие женщины говорили о том, что нужно больше ходить, когда человек перестаёт двигаться, начинают выскакивать фурункулы на ногах, а затем – гнить ноги. Я не представляла, как там можно ходить, проход был очень маленький и двигаться было негде.
Я шла по коридору, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, и вспоминала тот момент, когда я в первый раз почувствовала, что чешусь. Я думала, что у меня в одежде появились какие-то паразиты, но это оказался кожный дерматит, который начался у меня от нервов.
И вот теперь всё это позади. Эти страшные дни и адские ночи. Господи, а ведь ещё сегодня ночью я не хотела жить и строила планы самоубийства. А сейчас мне хочется кричать от радости на весь свет, что жизнь прекрасна! Значит, правосудие всё-таки есть. С меня сняли все обвинения! Неужели этот длинный, слабо освещённый и удручающий коридор скоро закончится?!