Загадки первых русских князей
Шрифт:
Выше я уже неоднократно ссылался на татищевскую «Историю Российскую». Сам Василий Никитич Татищев (1686–1750) был крупным чиновником, всю жизнь, не щадя себя, служившим Российской империи, выполняя самые разнообразные и подчас весьма сложные поручения ее правителей (воевал со шведами и турками, был даже ранен в Полтавской битве, ездил за границу, руководил уральскими заводами, «усмирял» башкир и калмыков, был губернатором Астраханского края). Как и большинство «птенцов гнезда Петрова», он увлекался самыми разными науками. Татищеву принадлежат труды по географии, праву, философии, экономике, этнографии и фольклору и даже «Сказание о звере мамонте». Но главным увлечением его была история. В. Н. Татищев несколько десятилетий, урывками, из-за своей колоссальной занятости, писал «Историю Российскую». Поначалу он думал дойти в изложении событий до 1613 года, времени вступления на престол династии Романовых, но сумел довести погодное изложение только до середины XVI века, хотя собрал материалы даже и по истории XVII века, до Петра I. За последние 40 лет «История Российская»
Основным источником труда В. Н. Татищева были летописи. Поначалу ему казалось, что для познания истории достаточно найти хорошую рукопись летописи и внимательно ее прочесть. Но вскоре, сравнив одну летопись с другой, он обнаружил, что они говорят об одних и тех же событиях весьма различно, а о многих важных действиях не упоминают вовсе. Татищев начал собирать летописи, все более и более убеждаясь, что летописцы были весьма тенденциозными авторами и рассказ летописи — еще не истина. Истина же достижима лишь при сравнении нескольких летописей. Древние книги им добывались самыми разными способами. Копию одной древней летописи он получил от раскольника во время поездки в Сибирь, другую ему дал посмотреть знаменитый Артемий Волынский, впоследствии казненный по приказу императрицы Анны Иоанновны, третью Татищев купил у уличного торговца. В XVIII–XIX веках в этом, как уже отмечалось, не было ничего удивительного. В тексте «Истории Российской» Татищев перечисляет 11 летописей (на самом деле он использовал их больше), привлеченных им к исследованию. Из них 8 (их другие списки) известны современным ученым. Остальные до нас не дошли или пока не найдены. Библиотека самого В. Н. Татищева вскоре после его смерти сгорела (обычный, как мы уже успели убедиться, случай для XVIII–XIX веков). Причина споров о Татищеве заключается в том, что некоторые исторические известия читаются только в его «Истории Российской» и неизвестны по другим источникам. Эти известия и называются «татищевскими». Сам же спор сводится к вопросу: «Были ли оригинальные известия, имеющиеся в «Истории Российской», заимствованы из не дошедших до нас летописей, или они были «изобретениями» самого Татищева?»
Более же всего споров вызывали и вызывают известия из вышеупомянутой Иоакимовской летописи, которая также до нас не дошла. Сам В. Н. Татищев писал, что, собирая материалы для своей «Истории», он всюду искал «полнейших манускриптов для описания или прочитания. Между многоми людьми и местами, где оных чаял, просил я ближнего свойственника Мелхиседека Борсчова (который по многим монастырям игуменом, наконец, архимандритом Бизюкова монастыря был), чтоб мне дал обстоятельное известие, где какие древние истории в книгохранилищах находятся, а ежели в Бизюкове монастыре есть, то б прислал мне для просмотрения, ибо я видал, что он в книгах мало знал и меньше охоты к ним имел»{340}. На эту просьбу Мелхиседек ответил, что в Бизюковом монастыре есть монах Вениамин, который собрал по монастырям много древних книг. Архимандрит просил Вениамина отдать Татищеву хотя бы одну рукопись. Вениамин якобы отобрал три тетради и собирался сам ехать к Татищеву, но заболел. Борщов сам переслал с письмом эти три тетради. Тетради содержали в себе список «новым письмом» с одной летописи, которая, по мнению Татищева, была создана более «древним писателем — нежели Нестор». Татищев пришел к выводу, что летопись принадлежала Иоакиму, епископу новгородскому, который приехал на Русь в 991 году, после крещения Владимира, и умер в 1030 году. Летопись начиналась с повествования о расселении народов и обрывалась после рассказа о крещении Руси при Владимире Святом. Мелхиседек просил тетради вернуть немедленно по прочтении. Татищев эту просьбу выполнил, но попросил выслать подлинник, так как считал, что список, который высылал Мелхиседек, специально для посылки написан. Вместо ответа Татищев получил известие, что Мелхиседек умер, а его «пожитки» частью растащили остальные монахи, а частью указом Синода запечатаны. Татищев остался и без летописи, и без списка. Тогда он начал наводить справки о монахе Вениамине, истинном владельце рукописи. В монастыре оказался всего один монах по имени Вениамин — казначей монастыря, который сообщил, что тетради принадлежали самому Мелхиседеку и тот сделал этот список в Сибири. Когда Мелхиседека просили дать почитать эти тетради, он часто говорил, что они чужие, или просто отказывал. Из этого Татищев сделал вывод, что «Вениамин монах токмо для закрытия вымышлен»{341}. В итоге, он внес выписанные им отрывки из «Иоакимовской летописи» в «Историю Российскую» в качестве отдельной главы.
Первым в недобросовестности Татищева обвинил знаменитый А. Л. Шлецер (1735–1809), назвавший и Иоакимовскую летопись, и все вообще «татищевские» известия «пустой выдумкой», «бреднями» Татищева. Скептически относился к «Истории» и такой авторитетный автор, как Н. М. Карамзин. Основной причиной для сомнений было отличие «татищевских» источников от повествования известных Шлецеру и Карамзину летописей. Раз источники Татищева до нас не дошли, то возникает вопрос: были ли они вообще? Весь XIX век сторонники Татищева (П. Г. Бутков, М. П. Погодин, П. А. Лавровский, С. М. Соловьев, И. Сенигов и др.) пытались доказать его добросовестность. Все прояснилось достаточно быстро. Дело в том, что, в отличие от А. Л. Шлецера и Н. М. Карамзина, Татищев не имел доступа к центральным хранилищам рукописных документов и собирал материалы в основном по периферии. Карамзин же, например, напротив, работал с рукописями, находившимися в хранилищах Москвы и Петербурга. Находки в XIX веке некоторых источников, использованных в XVIII веке Татищевым, но оставшихся неизвестными многим авторам XVIII — начала XIX веков, доказали, что у Татищева были и другие, пока еще неизвестные, материалы. В 1817 году был найден список Судебника Ивана III, о котором имеется скупое упоминание у Татищева, затем были найдены указы о крестьянах 1597, 1601 и 1606 годов, которым Н. М. Карамзин также не верил. Защитники Татищева обращали внимание также и на его добросовестность, порядочность, которые явно следовали из того, как он выполнял данные ему поручения, и из замечаний, посвященных проблеме достоверных и недостоверных исторических источников, имеющихся в «Истории Российской». Верили они и в то, что у Татищева в распоряжении были и неизвестные нам летописи, в том числе и Иоакимовская, которую, конечно же, не считали произведением XI века, как виделось Татищеву. Сравнение отрывков из нее с манерой изложения поздних русских летописей позволяло видеть в летописи «Иоакима» памятник конца XVII или начала XVIII веков. В тексте летописи выделялась фантастическая первая часть, повествующая о временах до призвания Рюрика, и вторая, более достоверная,
Со временем, уже в XX веке, было окончательно доказано, что у Татищева были неизвестные нам летописи, содержавшие достоверную информацию о прошлом. Примером здесь может служить рассказ «Истории Российской» о гибели в 1174 году князя Андрея Боголюбского. «Повесть об убиении Андрея Боголюбского помещена в древнейших доступных нам Лаврентьевской и Ипатьевской летописях. У Татищева же обнаруживаются существенные разночтения с ними. Так, у него указывается на участие в заговоре против князя его собственной супруги. Неожиданное подтверждение правильности этого сообщения обнаруживается в миниатюрах Радзивиловской летописи. Вне связи с текстом на одной из них изображена женщина, которая держит отрубленную левую руку. По «каноническим» летописям получается, что князю первоначально отрубили правую руку. Татищев в соответствии с изображением миниатюры говорит о левой руке. Вопрос, может быть, так бы и остался неразрешенным, если бы не одно обстоятельство: останки князя сохранились и антропологическое обследование показало, что отрублена была именно левая рука. Татищевский текст получает, таким образом, приоритет перед древнейшими известными летописями»{343}.
Правда, в том же XX веке более тщательное изучение рукописей «Истории Российской» дало повод для новых сомнений в добросовестности В. Н. Татищева, которые в разное время высказывали А. А. Шахматов, В. М. Моргайло, С. Л. Пештич, Я. С. Лурье, Е. М. Добрушкин, В. А. Кучкин и др.). Никто уже не сомневался в том, что у Татищева имелись в распоряжении какие-то неизвестные нам летописи. Речь шла о том, что нельзя все «татищевские» известия объяснять наличием у него таких летописей. «История Российская» В. Н. Татищева дошла до нас в двух вариантах (редакциях). Первый вариант (доведенный до нашествия Батыя) Татищев написал 1741–1746 годах, а второй, начатый в 1747 году, готовился историком вплоть до его смерти. Сравнивая между собой первый и второй варианты, а также созданные в разное время копии как с первого, так и со второго варианта, выполненные еще при жизни Татищева, исследователи (особенно А. А. Шахматов, C. Л. Пештич и В. М. Моргайло) обнаружили, что со временем Татищев менял текст, причем, не просто его редактировал, улучшая стиль, но и менял имена героев, вкладывал в их уста новые реплики и т. д. Излагая исторические события в летописной манере, он не отделял при этом данные, заимствованные из источников, от собственных гипотез и догадок{344}.
Получается, что чем дальше от «первоначального» текста, тем больше искажений. А. А. Шахматов считал, что в плане привлечения «Истории Российской» в качестве источника достоверным является только первый вариант. Все же дополнения, встречающиеся во втором варианте, — измышления самого Татищева. Известно, что в первом варианте об Иоакимовской летописи нет и упоминания (Татищев тогда ее еще не получил), она введена во вторую редакцию, что имело следствием многочисленные переделки в разных главах и примечаниях. Таким образом, А. А. Шахматов косвенно высказал сомнение в достоверности факта существования Иоакимовской летописи.
Сомнения в достоверности Иоакимовской летописи высказывали даже авторы, признававшие добросовестность Татищева. Пытаясь согласовать эти два положения, они выдвигали подчас самые неожиданные предположения. Так, М. Н. Тихомиров, отмечая «ту необыкновенную тщательность», с которой Татищев собирал и изучал источники, особо подчеркивал, что «совершенно неправильно обвинять Татищева в обмане, жертвой которого явился он сам», тем более что Иоакимовская летопись «передает хотя и вымышленные, но все же вероятные факты»{345}. Тем самым Татищев выводился из-под удара, но Иоакимовская летопись теряла свою источниковую значимость. Обманщиком же оказывался Мелхиседек Борщов. Указывалось и на то, что у самого Татищева было немало сомнений и относительно происхождения рукописи (ведь он не смог получить оригинала), и относительно отдельных включенных в нее сведений.
Наряду со «скептиками» и учеными, занимавшими «промежуточную» позицию, немало авторов доказывало как добросовестность Татищева, так и реальность существования Иоакимовской летописи и возможность использовать отрывки из нее, помещенные в «Истории Российской», в качестве источника (Л. В. Черепнин, С. К. Шамбинаго, А. Г. Кузьмин, Б. А. Рыбаков, В. И. Вышегородцев и др.). В частности, А. Г. Кузьмин и Б. А. Рыбаков доказывали: то, что Татищев «подновлял язык», или его архаизировал, и вставлял свои суждения для объяснения того или иного источника или факта, а также ошибки в именах, которые, кстати, могли быть допущены и безграмотными переписчиками, нанятыми историком для изготовления копий своего труда, вряд ли говорит против добросовестности самого Татищева{346}. Как и в XIX веке, Иоакимовскую летопись делили на «баснословную» и «достоверную» половины и видели в ней памятник конца XVII или первой половины XVIII века, компиляцию, составленную на основе более ранних источников.
Сравнительно недавно были получены данные, свидетельствующие как о том, что Иоакимовская летопись действительно существовала, так и о том, что хотя бы часть содержащихся в ней сведений достоверна. Дело в том, что эта летопись более всего уделяет внимание истории борьбы христианства с язычеством. Из других летописей следует, что в 6497 (989) году киевский князь Владимир Святославич поручил крещение новгородцев архиепископу Иоакиму Корсунянину, который уничтожил языческие «требища» и сбросил идол Перуна в Волхов. Иоакимовская же летопись сообщает сведения, которых в других летописях нет: в Новгород вместе с Иоакимом Корсунянином был направлен Добрыня, дядя Владимира Святославича, во главе сильной дружины. Когда жители города узнали об их приближении, то созвали вече и поклялись все не пускать их в город и не дать сокрушить идолы языческих богов. Затем они укрепились на Софийской стороне, уничтожив мост, соединявший ее с Торговой стороной, где уже появились незваные гости. Посланцы Владимира начали крестить оставшихся жителей Торговой стороны, но обратить в новую веру им удалось немногих. А на Софийской стороне меж тем народ разграбил находившийся здесь дом Добрыни и убил его жену. Тогда княжеский тысяцкий Путята переправился ночью в ладьях с отрядом в 500 воинов на противоположный берег. Здесь на него напали 5 тысяч новгородцев-язычников. Начался бой, который, впрочем, не помешал язычникам разрушить церковь Преображения и разграбить дома христиан. На рассвете Добрыня подошел на помощь Путяте. Но перевес, судя по всему, оставался на стороне язычников. Тогда, чтобы отвлечь новгородцев от битвы, Добрыня приказал поджечь дома на берегу Волхова. Жители бросились тушить пожар, прекратив сражение. Добрыня победил, идолы были сокрушены, а новгородцы крещены{347}.