Загадки Сфинкса
Шрифт:
Идут, идут страждущие, один за другим. Совсем юные и в солидном возрасте, даже семейные пары. И каждый — сломанная судьба, трагедия, отчаяние. И для каждого необходимы свои особые душевные слова, сердечное участие, для каждого — индивидуальный подбор режима облучения, трудоемкий, ответственный процесс, требующий высочайшей квалификации медика. Пик чувствительности, резонанс, отклик у каждого человека строго личностный, как модуляции голоса, переплетение линий на пальцах, как генетический код. Здесь в полном смысле слова лечить надо не болезнь, а больного (именно этому учили конфуцианцы).
До трех часов затрачивает опытный врач на определение режима лечения. Зато потом сеансы может повторять любая обученная медсестра. Потом. А пока всего два врача. Две души, четыре руки. Капля в бездонном море скорби.
Неприятно, да и неловко, наверное, употреблять магические категории, когда речь идет о явлениях, подвластных физическим
Ну как описать то, что довелось увидеть в другой клинике, где тоже успешно лечат миллиметровыми волнами совсем-совсем других, но каких же несчастных безнадежных больных!
У старинной площади Сенного базара, на улице Воровского, в Киевском НИИ ортопедии, дирекция выделила 20 коек в отделении детей и подростков для экспериментального лечения детского церебрального паралича.
Что это за болезнь, хорошо знают лишь те, кто по злому року с ней столкнулся. Возникает она в 80 % в результате разнообразных поражений головного мозга при внутриутробном развитии, а в 20 % — при травмах спинного и головного мозга при родах. Курящая мать, сильно-действующие лекарства в первые месяцы беременности, экологическое неблагополучие также могут быть причиной тому. Ребенок теряет координацию движений, его ручки и ножки выкручивают судороги, нередко наступает частичный или полный паралич. С развитием болезни нарушается речь, психика, отказывает иммунная система. Невозможно вообразить муки маленького, беспомощного существа, но стократ страшней муки родителей. Крошку еще можно переносить на руках, а как справиться с выросшим ребенком, требующим постоянного ухода, когда его выворачивают судороги? Зачастую такое не под силу и двум сильным мужчинам Неизбывное горе в семье, а помощь медицинская пока мало что может. Поэтому малейший слух о тех или иных успешных методах моментально вызывает паломничество десятков тысяч несчастных со всех концов страны. Но надежды, к великому сожалению, редко оправдываются.
Потому долго терзала я себя мыслью: а стоит ли рассказывать о киевском опыте? Что такое 20 коек на нашу огромную страну? И без того люди, где-то что-то прослышав, едут в Киев. Очередь же в институте на десятилетия скопилась. Для крошечного мучающегося существа каждый день дорог. Нужна помощь немедленно, сейчас, ведь он растет, болезнь захватывает все новые позиции. И все же вспомним судьбы Илизарова, Федорова, Касьяна. Если бы не били во все колокола, ничего с места не сдвинулось бы. А метод киевлян вовсе не трудно распространить, не сложно подобрать и обучить врачей и персонал из всех регионов СНГ. Сколько можно опираться только на самоотверженных энтузиастов? Страдающих детей все больше, есть надежда побороть тяжелый недуг, вернуть обществу полноценных граждан. Не использовать все возможности, затягивать столь нужное дело недопустимо.
Восьмилетний Стасик с длинными пшеничными кудрями, огромными голубыми глазами, хотя коренной украинец, — просто ангел с рождественской открытки, — приехал уже второй раз из Днепропетровска. На вид совсем здоровенький, крепкий, хорошо говорит.
— Ты не боишься лечиться здесь?
— Мне тут нравится. Здесь весело и игрушек много, а еще мне нравится жить в гостинице и ходить с мамой в кафе…
Только когда они уходят, чуть-чуть заметно напряжение в пояснице мальчика и его приволакивающаяся правая ножка. В истории болезни диагноз: церебральный паралич коркового спинномозгового пути. Мать рассказала, что состояние ребенка резко ухудшилось, когда ему исполнился годик. Где только не была она с ним, каким специалистам не показывала! Все безрезультатно. Стасик лишился речи, нарушилась психика, к шести годам совсем не мог двигаться. В таком состоянии привезла она сына на улицу Воровского. Поскольку с койками в стационаре сложно, жили в гостинице. И каждый день она возила мальчика на очередной сеанс лечения. После начала облунения у Стасика впервые появилось желание ходить. Он пытался пошевелить ножками.
— Первый раз за шесть лет! — Мать и сейчас не может сдержать слез. — Я боялась смотреть, боялась поверить, боялась сглазить… Через пятнадцать сеансов он уже сам стоял. Вернулись домой. С каждым днем что-то неуклонно улучшалось, а в конце первого месяца, держась за руку, мальчик сделал первый шаг. Через семь месяцев провели повторный курс лечения. Теперь сами видите — сынок ходит, говорит, начал писать, читать.
Не успела закрыться дверь кабинета за Стасиком, как вприпрыжку ворвалась синеглазая Яночка — модная, до пояса, каштановая гривка свешивалась с задорной мордашки, головка еще чуть набочок, еще приходится хвататься за спинку стула, за стенку, но подпрыгивает! А с самого рождения и до теперешних девяти лет не могла даже двигаться. Так называемая
В отделении, в стационаре, лежат и подростки 15–16 лет. Чем старше, тем тяжелее устранять врожденные расстройства не только двигательные, но и психические. Врачи накапливают опыт. Уже с первого курса психические отклонения, как правило, уменьшаются. Постепенно возвращается нормальное восприятие мира, некоторые ребята учатся писать, читать.
Чудо, поистине чудо. Но какой же ценой достается оно медикам! Геннадий Игнатьевич Талько, доктор медицинских наук, профессор, с горечью рассказывал, что при норме осмотра 15 больных его врачи и сам он принимают по 108–110, что нет возможности тщательно проводить научные исследования, а ведь метод надо разрабатывать, точно установить, какие процессы происходят в крови, в тканях, в нейронах — нервных клетках, надо постоянно делать сложные биохимические анализы, множество электрофизических измерений. Надо суметь ответить на вопрос, почему у одних детей эффект наступает очень быстро, а у других гораздо медленнее. Да тысячи вопросов возникают и требуют четких ответов. В клинике нет своего энцефалографа, нет тепловизора, нет аппаратуры для целого ряда биохимических исследований, для катехимии антител мозговой ткани, — в общем, почти ничего нет. Иммунологические пробы везут в Институт биохимии, а там как раз кончились реактивы… Нет 315 долларов, чтобы купить необходимый канадский прибор. Нет. Нет. Нет. А детей все везут, и лечат, и вылечивают. Но платят за чудо собственным здоровьем. Не выдержал перегрузок, умер от инфаркта святой человек — профессор Талько. Обидно, нелепо…
Вместо активной помощи — бесконечные палки в колеса. То прикрывались научные темы «Отклика» в крупных институтах Академии наук, то оспаривался приоритет, то забирали дефицитное оборудование. К сожалению, в нашей повседневности ситуация скорее тривиальная, ставшая привычной, мы встречаемся с ней повсеместно. В этой книге почти все истории оказались драматичны, поскольку речь в них идет о людях — первопроходцах, творцах и открывателях, продвигающих принципиально новые идеи и оригинальные, не имеющие прецедента начинания. Конечно, эксперимент есть эксперимент. Особенно если касается это здоровья людей, необходимо сотни раз проверить, проследить и близкие, и отдаленные возможные последствия. Но когда дело самоочевидно, когда проверка доказала всю значимость? Почему и тогда подлинным новаторам пробиться столь не просто? Почему так тернист, а зачастую трагичен их путь?
Микроволновая терапия в этом отношении отнюдь не исключение. Тут еще более сложный случай — точной научной теории явления пока не создано. Вопросов гораздо больше, чем ответов, да и ответы можно считать лишь предположительными, гипотетическими. А научных направлений переплелось в один узел великое множество. Тут математическая физика и медицина, информатика и биоэнергетика, радиоэлектроника и синэнергетика — наука о самоорганизации материи, и еще, и еще. И в каждом направлении множество прославленных, увенчанных высокими наградами ученых мужей, считающих лишь свою точку зрения единственно правильной… Вот и создавались, и ездили высокочтимые комиссии да инспекции, сначала изумленно ахали, потом начинали тяжбу, кто да что первый сказал да так ли сделал. Тяжба да склоки, как мы знаем, делу не подмога. Коек и стационаров не прибавят и больных не вылечат…
Но в чем все-таки секрет чуда? Почему столь поразительный эффект дает не привлекавшее ранее особого внимания поле миллиметрового диапазона?
Некоторыми собственными умозаключениями и домыслами, чтобы поразмыслить вместе, поделюсь в следующей главе, а сейчас обратимся к объективным фактам. Жизненный опыт и история учат, что ничего не возникает из ничего, внезапно, на пустом месте. Даже самые революционные свершения исподволь готовятся, зреют, скапливаются из разрозненных, казалось бы, событий, чтобы вдруг явиться всем абсолютно новым качеством. Конечно, мы часто говорим — случай. Но случай тоже предопределен. Многие видели нечто, да не придали значения, пропустили, а кто-то заметил и использовал случай. Примеры тому попали во все учебники. Наиболее же простой из них и, на мой взгляд, гениальный — ответ Альберта Эйнштейна на вопрос его внучки. Девочка поинтересовалась, почему он знаменит. Эйнштейн задумался, потом сказал как будто бы так: «Представь себе червячка, который ползет по спиральной веточке. Он настолько в сравнении с ней маленький, что уверен, что ползет по прямой. Я — тот червячок, который догадался, что ползет по спиральной веточке…».