Загадочные женщины XIX века
Шрифт:
Она потрясала кулаками:
— Он погиб!
Ее мысли мешались. Через секунду она кричала:
— Почему его не убили! Почему он не остался лежать там, под стенами Седана! Какой позор! Его сыну останется запятнанное позором имя!
Внезапно ее гнев утих, она, заливаясь слезами, упала на колени и, мысленно обращаясь к императору, произнесла:
— Прости меня! Прости меня!
И потеряла сознание.
Через час, успокоившись и собравшись с силами, она созвала министров.
— Вероятно, вот-вот вспыхнет восстание, —
Евгения была спокойна:
— Что бы ни случилось, солдаты не должны стрелять в народ.
Несколько часов ушло на выработку необходимых мер для того, чтобы остановить продвижение прусской армии к Парижу.
В десять часов пришло письмо от императора. Императрица распечатала его, трепеща, как в те времена, когда Наполеон III посылал ей любовные записки. Она прочла следующее:
«Штаб, 2 сентября, 1870.
Моя дорогая Евгения, не могу передать тебе, как я падал все это время и как страдаю. То, что мы совершили, противоречит здравому смыслу. Катастрофа была неизбежна, и она произошла. Я предпочел бы смерть столь бесславной капитуляции, но при теперешних обстоятельствах это единственный способ избежать гибели шестидесяти тысяч человек.
Если бы меня терзало только это! Я думаю о тебе, о нашем сыне, о нашей несчастной стране, да хранит ее Бог! И что произойдет теперь в Париже?
Только что я видел короля. Слезы выступили у него на глазах, когда он заговорил о тех муках, которые я испытываю. Он предоставил в мое распоряжение один из своих замков в Гессе-Кассель. Но мне все равно, где быть. Я в отчаянии. Прощай, нежно целую тебя, Наполеон».
Слезы катились по щекам Евгении.
— Несчастный! — прошептала она.
В эту минуту она, забыв о своем негодовании, думала лишь о больном, поверженном и отчаявшемся человеке, женой которого она была.
Всю ночь императрица жгла личные бумаги, в то время как толпа с факелами окружила дворец с криками: «Да здравствует Республика!»
4 сентября в семь часов она отправилась к мессе. Потом она зашла в больницу Тюильри, где разместили раненых из Арденн.
В половине первого во дворце появилась делегация Депутатов, настроенных про имперски.
Месье Бюффе, возглавлявший делегацию, обратился к императрице:
— Мадам, следует незамедлительно вступить в переговоры с оппозицией, если мы хотим сохранить хоть какую-нибудь толику власти. В руках Вашего Высочества судьба императорской династии.
Тогда, как пишет Андре Кастело, «эта светская Дама, которую случай и любовь вознесли на трон», дала депутатам истинно королевский ответ:
— Будущее династии теперь не имеет для меня Качения, я думаю лишь о Франции. Главное для меня сейчас — выполнить
Увы! Волнения в Париже нарастали. Вскоре императрице сообщили, что толпа сорвала орлов с Пале-Бурбон, что площадь де ля Конкорд черным-черна от враждебно настроенных масс и что войска приведены в боевую готовность.
В три часа Евгения взяла театральный бинокль стала рассматривать толпу, собравшуюся у дворца.
В половине четвертого появился запыхавшийся префект полиции:
— Мадам, решетки не выдержат напора толпы!
Меттерних, посол Австрии, и Нигра, посол Италии явились во дворец.
— Мадам, — сказал Меттерних, — вам следу уехать отсюда! Здесь нельзя оставаться больше ни минуты.
— Нет, — и императрица топнула ногой.
На улице бесновалась толпа:
— Долой испанку!
Приблизился Конти.
— Вы не хотите отречься, мадам. Что ж! Через час вы будете в руках людей, которые силой заставят вас это сделать, и вы лишитесь прав, которыми обладаете. Если же вы согласитесь уехать, то вы увезете ваши права с собой…
Этот довод заставил Евгению задуматься.
— Вы действительно так полагаете?
Ответа она не услышала. Его заглушил рокот, волной окативший Тюильри. Решетка была опрокинута.
— Быстрее! Быстрее! — нервничал Меттерних.
Евгения сдалась, обняла находившихся с ней дам, надела шляпку, легкое манто, сунула в карман миниатюру, на которой был изображен ее отец, и покинула голубой салон.
Мадам Каретт подробно описала бегство императрицы по коридорам Тюильри и Лувра.
«Императрица миновала личные апартаменты, спустилась по лестнице на первый этаж, чтобы выйти через покои наследного принца, находившиеся в правом крыле Тюильри.
Небольшая двухместная карета стояла на своем обычном месте, кучер ожидал, готовый в любую минуту выехать из дворца. За ним послали, но Меттерних заметил, что кокарда кучера и императорская корона на дверцах кареты могут привлечь внимание толпы.
— Мой экипаж стоит на набережной, — сказал он. — Безопаснее подогнать его поближе.
Адъютант вызвался пойти за экипажем. Он вышел, а императрица села в вестибюле. Адъютант быстро пересек метров шестьдесят, которые отделяли дворец от решетки. Но в тот момент, когда он собирался проскользнуть за решетку, бунтовщики, прорвавшиеся через пять главных ворот Лувра, заполонили площадь Карусель. Они выкрикивали угрозы. Отступление стало невозможным. Адъютант бегом вернулся назад, чтобы предостеречь императрицу, которая могла бы двинуться в ту сторону. Он уже входил на половину принца, когда многочисленная толпа бросилась на решетки и с воплями принялась сотрясать их.