Загадочный недуг
Шрифт:
— Если хотите, я могу вам подарить эти фотографии, — великодушно предложила Эда. — Они по праву принадлежат вам.
— Спасибо, милая Эда, за то, что вы сохранили их, — ответил Тимур. — Храните их и далее, для будущих поколений.
Хотелось, конечно, унести с собой дорогие сердцу образы, но что-то удерживало его от принятия подарка. По-видимому, он все еще не был уверен в себе, ибо внутри продолжала жить тайная надежда на то, что скоро весь этот необычный спектакль закончится и наступит час возвращения. А наступит он обязательно, надо только проявить еще немного терпения.
7
Эльгин пока был доволен результатами эксперимента. Со дня операции прошло уже три недели, а в здоровье пациента и в состоянии его психики никаких угрожающих симптомов не
Жить Камаев продолжал в палате. В свободное время заходил в свою устроенную по соседству временную мастерскую с камнерезными и шлифовальными станками, однако за работу не садился. Он брал в руки какую-нибудь из своих сохранившихся вещиц, долго рассматривал ее, будто видел впервые, и ставил обратно, мрачнея и замыкаясь в себе.
Самым любимым развлечением Камаева был просмотр программ телестера. Развлекательные передачи его интересовали мало, но репортажи из морских глубин и из космоса захватывали его внимание целиком, и он сидел в кресле, подавшись вперед, словно принимая непосредственное участие в происходящих событиях, то и дело восклицая: «Вот здорово!» Особенно восхищали его преобразования на Венере, где с помощью особого вида сине-зеленых водорослей была изменена атмосфера, ставшая похожей на земную. Ученые предвещали, что еще через несколько десятилетий человек сможет жить на Венере без всяких защитных приспособлений. Эльгин пообещал Камаеву: «Если у вас возникнет желание, мы, после некоторой подготовки, включим вас в состав венерианской экспедиции, и вы воочию увидите красоту младшей сестры нашей матушки-планеты». Глаза Камаева загорелись восторгом, но тут же померкли. «Прежде всего я хотел бы съездить на Урал, посетить родные места», — ответил он.
Камаев буквально с первых же дней начал проситься на Южный Урал. Под всякими благовидными предлогами его просьбу отклоняли, но он настаивал все упорнее и требовательнее, и Эльгин не выдержал, вынес вопрос на обсуждение комиссии хирургического центра. После долгих дебатов поездка на Урал была разрешена. Нашлись скептики, вроде Лунина, которые предостерегали, что пациенту еще рано выходить в мир, его психика может не выдержать сильных стрессовых ситуаций, были некоторые сомнения и у Эльгина в целесообразности такой поездки, но большинство склонялось к тому, что посещение родного края поможет Камаеву скорее адаптироваться в окружающей его среде.
Решено было везти Камаева на Урал самым спокойным, хотя и очень медленным видом транспорта — аэропоездом, следующим по воздушной реке. Тимур вспомнил, что воздушные реки были открыты еще в середине двадцатого века, но тогда они представляли загадку, и никто не помышлял об их практическом применении.
Лететь требовалось целый час. За это время пациент, по мнению специалистов, успеет настроиться на встречу со своим городом, который ему предварительно покажут в голографии. Тот дом, где он жил, к сожалению, не сохранился — все эти старинные примитивные коробки, уныло однообразные, служившие временным разрешением жилищного кризиса, были снесены, за редким исключением, еще в прошлом столетии. Остались лишь национальные памятники и заповедные уголки. И была еще одна оправданная цель поездки: Камаев хотел наведаться в горы, где некогда добывали цветные поделочные камни.
Когда в иллюминаторах аэропоезда показалась внизу Уфа, Тимур приплюснулся к окошечку, не сводя глаз с голубых излучин трех рек — Агидели, Уфы и Демы, с крутых холмов, на которых возвышался город его детства.
Уфа превратилась в гигантский мегаполис, но что удивительно, она не оставляла безотрадного впечатления, какое порождают большие, беспорядочно растущие города; напротив, при всей ее огромности, она была стройна и пропорциональна, ласкала взор своей законченной композицией.
Устроившись в гостинице, Эльгин с Тимуром вышли прогуляться по старым улицам.
— Хотите, буду вашим гидом? — предложил Тимур, все еще взбудораженный и чрезмерно оживленный от встречи с родным городом. — Где-то здесь поблизости должен быть домик-музей Ленина. Там меня принимали в пионеры. Какой это был счастливый день! И, как сейчас помню, я горестно плакал, вернувшись домой и обнаружив на своем галстуке чернильное пятнышко… Смотрите, вот еще один дом, очень дорогой для меня: в нем одна стена моя. Я ведь начинал работать каменщиком. Работал и учился в вечерней школе… А на этом месте стоял магазин, в котором продавали сувениры. Я любил разглядывать разные безделушки из дерева и камня. В одну из получек купил на мамин день рождения вазу из доломита. Тяжелая была и неуклюжая, но, видимо, чем-то привлекла меня. Возможно, узором. Мама сделала вид, что обрадовалась. А потом использовала ее вместо гнета, когда квасила капусту. Жили мы скромно, не позволяли себе лишних вещей. Моя зарплата была существенным подспорьем для семьи. Но когда я закончил десятый класс, мама настояла, чтобы я учился дальше, мол, работа подождет. Она хотела видеть меня нефтяником, нефтяники богатые, а я выбрал себе камни…
Эльгин слушал Камаева с неподдельным интересом, стараясь проникнуть в его настроение. Для него, как для ученого, было важно сопоставить душевное состояние пациента с той странностью, которая периодически проявлялась в нем. Если оба эти состояния взаимосвязаны, Камаев с минуты на минуту должен отключиться. Действительно, не успели они пройти несколько шагов, как Тимур внезапно оглянулся, точно его кто-то окликнул сзади: он замер, напряженно прислушиваясь, глядя перед собой невидящими глазами, затем его лицо постепенно ожило, пробежала по нему тень разочарования. Эльгин тотчас же спросил:
— Скажите, что вы сейчас ощущали? Что слышали? Прошу вас, это очень важно.
— Меня зовут, — спокойно ответил Тимур.
— Кто зовет?
— Если б я знал. Может, мать — я в долгу перед ней. Или жена. Так и не успел попрощаться с ней, поблагодарить за преданность и любовь. Не знаю, может быть, просто какой-нибудь человек, которого я когда-то незаслуженно обидел. Или которому мог принести добро, но поленился сделать лишний шаг. Может быть, зовет дом, построенный моими руками, зовут незавершенные дела. Иногда думаю, что зовет меня само время, которому я принадлежал.
— Голос слышится четко?
— Нет, он беззвучен. Я просто чувствую толчок. Знаю, что звали, а услышать не могу.
— Кого-нибудь видите в этот момент?
— Никого. Не успеваю оглянуться. Мне кажется, что мог бы увидеть, оглянись я побыстрей.
Эльгин задумался. Что у Камаева? Слуховые галлюцинации? Такое случается при некоторых нервных расстройствах, но никакой угрозы не представляет. Небольшой курс лечения, и все как рукой снимет. А если что-то иное? Не учитывать никак нельзя. Постоянно надо носить с собой походную лабораторию с предметами первой помощи. Вот ведь отправились гулять, а лаборатория осталась в гостинице. Непростительная халатность.