Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли? Скажи будущему – прощай
Шрифт:
И вот я вошел в большую комнату и увидел там сверкающую снизу доверху елку.
Я распахнул двери. На горизонте солнце погружалось в океан. Оно было таким красным, ослепительным и раскаленным, что я даже удивился, почему не видно пара. Однажды я видел, как над океаном поднимался пар. Это случилось на строительстве шоссе вдоль побережья, несколько человек что-то делали там с порохом. Вдруг раздался взрыв, и людей охватило пламя. Они мчались к морю и прыгали в него. И тогда я увидел тот пар.
Солнце
На набережной кое-где сидели люди, ловили рыбу и совсем не замечали заходящего солнца. «Странные люди! Да этот закат гораздо важнее всей вашей рыбы!» – подумал я.
Двери вырвались у меня из рук и захлопнулись с таким грохотом, словно выстрелили из пушки.
– Ты что, оглох? – заорал мне в ухо чей-то голос.
Это был один из тренеров.
– Ты чего открываешь двери? Они должны быть заперты. Хочешь, чтобы тебя дисквалифицировали?
– Я только смотрел, как заходит солнце, – сказал я.
– Ты с ума сошел?! Тебе нужно поспать. Ты должен выспаться.
– Но я не хочу, – сказал я. – Я себя прекрасно чувствую. В жизни не чувствовал себя лучше.
– Все равно тебе необходимо отдохнуть, – настаивал он. – Осталось всего несколько минут. Ногам нужен отдых.
Он отвел меня к моей койке. Неожиданно я осознал, что в раздевалке не слишком здорово пахнет. Я вообще довольно чувствителен ко всяким там запахам и ароматам и потому очень удивился, как же я раньше не замечал этого: воздух здесь был застоявшимся, со всей очевидностью давал о себе знать тот факт, что в раздевалке одновременно находилось слишком много людей. Сбросив с ног туфли, я рухнул навзничь.
– Помассировать тебе ноги? – спросил тренер.
– Со мной все в порядке, – улыбнулся я, – с ногами тоже.
Он проворчал что-то себе под нос и отошел. А я лежал и думал о заходящем солнце. Какого оно было цвета? Не красного, нет, совсем другого оттенка.
Раз или два я уже почти вспомнил; так иногда вспоминаешь имя, которое когда-то знал, но забыл – в голову приходит, какой оно было длины, и какие в нем были буквы, и как оно звучало, но не само имя.
Лежа на кровати, я чувствовал, как волны вздымаются подо мной и разбиваются о сваи. Вздымаются – и обрушиваются вниз, вздымаются – и обрушиваются… Океан отступает и наступает, отступает и наступает снова…
Я был рад, когда заревела сирена, заставившая нас подняться и уйти обратно на площадку.
Определяет вам высшую меру наказания, предусмотренную законом…
7
Все
– Фредди смотал удочки, – сообщил я Глории, когда мы шли к столу с бутербродами и кофе. (Это называлось легкой закуской. Основную еду нам подавали в десять вечера.)
– Та девица, Мэнски, тоже смылась, – кивнула Глория. – Пришли тут двое из социального обеспечения и увели ее. Ручаюсь, мамаша как следует разукрасит ей пышную задницу.
– Нехорошо так говорить, – сказал я, – но уход Фредди стал самым прекрасным моментом моей жизни.
– Что он тебе такого сделал?
– Да нет, я не в том смысле. Если бы он не ушел, я никогда не увидел бы заход солнца.
– Господи, – вздохнула Глория, с кислым видом взирая на бутерброд, – неужели на свете нет ничего, кроме ветчины?
– Тебе можем предложить бутерброд со змеиным ядом, – буркнул Мак Астон, стоявший в очереди за мной. Это он так шутил.
– Есть один с ростбифом, – сказала буфетчица. – Предпочитаете ростбиф?
Глория взяла бутерброд с ростбифом, но и с ветчиной оставила тоже.
– Мне до краев, – попросила она Ролло, который наливал кофе, – и побольше сливок.
– Она жрет, как в прорву кладет, – сказал Мак Астон.
– Мне черный, – обратился я к Ролло.
Глория отнесла еду к помосту распорядителя, где музыканты в это время настраивали инструменты. Увидев ее, Рокки Граво спрыгнул на площадку и заговорил с ней. Мне там места не было, и я не стал к ним подходить.
– Привет, – сказала мне какая-то девушка, на свитере которой я заметил цифру семь. У нее были черные волосы, черные глаза, и вообще она была хорошенькая. Имени девушки я не знал.
– Привет, – ответил я и огляделся, чтобы увидеть партнера своей собеседницы.
Тот в это время разговаривал с двумя женщинами, сидевшими в ложе в первом ряду.
– Ну, как у вас дела? – спросила «семерка». По ее речи можно было догадаться, что она девушка интеллигентная.
«Что она тут, черт возьми, забыла?» – снова и снова задавал я себе вопрос.
– Пока все идет хорошо. Только мне бы хотелось, чтобы марафон уже кончился. И чтобы я выиграл.
– И что бы вы сделали с деньгами, если бы выиграли? – спросила она и рассмеялась.
– Снял бы фильм, – сказал я.
– За тысячу долларов большого фильма не снимешь, вам не кажется? – произнесла она и откусила бутерброд.
– А я о большом фильме и не думаю, – объяснил я. – Это будет совсем короткий фильм, из двух-трех частей.
– Вы меня заинтересовали, – призналась она. – Я за вами наблюдаю уже четырнадцать дней.