Заговор богов
Шрифт:
– Грязный варвар! – прошипел Флавий и ловко схватил тиренца за шею. В правой руке возник поясной нож. Изумленный радикальным изменением своего подопечного, Адыгей продолжал сидеть рядом с лежащим эритрейцем на коленях, запаздывая предпринять хоть что-то.
Лезвие скользнуло по пленке «универсальной защиты», и правая рука пастуха ушла в пустоту. Тогда он легко повалил «ночного волка» на землю, оседлал и принялся душить, не переставая изрыгать ругательства. Горло варвара оказалось неимоверно твердым, пальцы не могли продавить голую загорелую кожу и даже будто не касались ее.
Адыгей смотрел в лицо
– Что смотришь? – довольно проговорил он, пряча кинжал со следами крови на рукояти в ножны. – Вставай и вяжи одержимого. Живой он. Я знаю, куда и как стучать надо.
– Ты когда вернулся? – спросил Адыгей, когда связанное тело Флавия, дополнительно обработанное каганским амулетом «глубинного сна», всегда носимого Максадом, лежало под далеким деревом, в десяти шагах от беседующих. Коронпор и тут подстраховался. И успел посетовать, что забыл о перстне и отключил пастуха по старинке – рукоятью кинжала. Все-таки можно было и насмерть зашибить.
– Когда убедился, что Гелиния в безопасности. Удобная у магов позиция, хорошо скрыта. А эритрейца я сразу заподозрил. У меня чутье на предательство. – Максад умолчал, что подозревает он всех и всегда.
– Да нет же! Я людей знаю, ты уж мне поверь…
– Наслышан, – грубо прервал Максад, давая понять, что знает о прошлом «ночного волка» практически все.
– Зачем ты так, коронпор? Я честно «обрубил ночь». – Адыгею, неожиданно для себя, стало обидно.
– И это знаю, – сказал главный безопасник более мягким тоном, но все же счел своим долгом немножко пугнуть: – Иначе по-другому бы с тобой разговаривал. Нет, я не намекаю, а так.
– Э-эх! Не зря вас, Следящих, не любят! – в сердцах воскликнул Адыгей.
– Но, если что, кричат «Спасите!», – подхватил коронпор. – Брось, пустой разговор.
Отвернувшись друг от друга, помолчали. А в целом ждали развязки и возвращения своих. Желательно всех и конечно же с Гнатиком.
Первым не выдержал Адыгей.
– Как думаешь, что с ним? – спросил, кивая на спящее тело.
– Я не склонный к Силе, – развел руками Максад, – но предполагаю, что это влияние лоосок. Он же был почитателем Пресветлой. Интересно, много он успел подслушать?
– Ты думаешь?!
– Почти уверен. Они были мастера в ментальной сфере. Теперь они знают все, о чем он слышал и что видел. Я, конечно, следил за ним. Рус выбрал верное расстояние, когда обсуждали нападение, все говорили тихо, но все же. По крайней мере, количество людей лооски точно узнали.
– Дарки! – Адыгей с досады хлопнул себя по коленям. – Надо Русу сообщить!
– Стой! Он велел не «звонить», но я рискнул, рассказал. Нарушил приказ. Он уверил, что ничего страшного не случилось. Надеюсь, Предки и боги на его стороне, – пожелал Максад, думая, впрочем, больше о Гелинии и наследнике, чем о Пиренгуловом зяте. Гнатик, к которому коронпор успел проникнуться теплотой,
– Да пребудут с ним благосклонность Предков и богиня Удачи! – вторил Адыгей. А вот он искренне желал вернуться живым-здоровым именно Русу.
Глава 18
«Звонок» Максада застал Руса в неподходящий момент. Он, Леон, Андрей, Саргил, Ермил и Архип при помощи «прыжковых поясов» спустились со скалы и очень осторожно, прячась за редкими кустиками, несмотря на то, что были скрыты «браслетами невидимости», пробирались в сторону центрального дома, задумывая обогнуть другие строения по противоположному от моря краю поселка. Шагах в двадцати от места спуска обнаружилась пара дозорных, прячущихся за большими валунами. Они с Леоном шептались, как можно их обойти, и тут – «звонок». Максад был человеком разумным, поэтому по пустякам не побеспокоил бы. Тем более он оставался отвечать за безопасность Гелинии, а значит, речь могла пойти о ней. Рус предупредил друга и ответил на вызов.
Время во внутренней вселенной останавливалось, поэтому о продолжительном выпадении из внешнего мира говорить не приходилось. Опасность была в другом. В ситуации, требующей немедленной реакции на внезапную непредсказуемую угрозу, лучше было не рисковать и вглубь себя не лазить. Дело в том, что «по возвращении», как бы ты ни старался, как ни настраивался, а все равно происходило раздвоение личности: только что, буквально в этот самый момент ты находился в собственной вселенной, в совершенно иной обстановке; рассуждал, беседовал с кем-то, переживал, либо, наоборот, отдыхал, расслаблялся, причем долго, и тут сразу, без перехода, следовало возвращение в реальный мир, где ты так же, буквально сей момент, занимался совершенно другими делами. Ледяной омут после жаркой парной. Стресс происходил нешуточный, в боевой обстановке недопустимый. Это в более-менее спокойной ситуации кратким раздвоением сознания можно было пренебречь.
– Нормально, Леон, – прошептал Рус через один удар сердца, после того как предупредил о вызове Максада. – У Флавия память прочитали. И еще что-то сделали, пока мне непонятное. Плохо, конечно, но некритично. А я-то думал, что там за размытость была в его воспоминаниях!
– Ты это о чем? – прошелестел раздраженный друг, с трудом понижая громкость своего зычного баса до тихого шепота. Он не сидел на теплой тирской травке, не вдыхал щедрые ароматы степи, не беседовал с невозмутимым Максадом. Леон, не отвлекаясь, думал о деле здесь, на дне впадающей в море долины. – Нам дозорных надо обогнуть.
– Когда я память проводника снимал, то было там странное пустое место. Когда он в страхе по лесу от оборотня сбегал. Лооску, оказывается, встречал.
Появлялась у Руса мысль оставить пастуха в Понтинополе и отправиться на поиски без него, но! Чужие знания, пропущенные через иной чувственный окрас, давали слишком неопределенную привязку к однообразной местности. У Флавия ориентация осуществлялась категориями типа: «Там, где я ногу в той декаде подвернул».
– Мы чьего сына спасаем? Моего?! Очнись! – Леон с такой силой сжал кисть Руса, что у того чуть не треснули кости.