Заговор генералов
Шрифт:
– Ишь в какой чести вы в самом штабе фронта!
– не без зависти откомментировал капитан Воронов.
– Что ж, бог в помощь! Гляньте и на сию цидулю, - он протянул еще одну бумагу.
– Может, посоветуете, кого?..
Это также была телефонограмма: "По требованию нач-штаверха для пополнения георгиевского батальона прошу командировать Могилев-губернский одного рядового или ефрейтора, имеющего хотя бы одну Георгиевскую награду, крест или медаль. Командируемый должен быть обязательно из раненых и отличной нравственности. Выбор под личную ответственность..."
Антон сразу подумал: Петр Кастрюлин! Хоть и жаль ему было расставаться с давним другом и отличным артиллеристом, но
– Кастрюлина надо послать, - назвал он Воронову.
– Подходит по всем статьям: и крест, и медали, и раны только-только зализал.
– Ну что ж, - согласился командующий дивизионом.
– На себя потом и пеняйте. Вот и отправляйтесь вместе.
– Добавил: - А вашу раздрызганную батарею мы все равно решили отвести во второй эшелон, на отдых и пополнение.
Пополнение... Эта последняя неделя была самой тяжелой за все многие месяцы пребывания Антона на фронте.
К вечеру шестнадцатого августа добравшись до позиций батареи в районе Икскюля - на юг от Риги по восточному берегу Двины, - он сразу уловил перемену, происшедшую за дни его отсутствия. Нависла напряженность. Противоположный берег, казалось, превратился в живое существо: беспрерывно сопел, урчал, ворочался. То и дело с того берега открывали стрельбу. Привычное ухо отмечало калибры орудий, мозг суммировал плотность огня. Противник расходовал боеприпасы щедро - это говорило о многом. Подтвердятся ли разговоры о новом наступлении немцев? С нашей стороны никаких реальных усилий для отражения натиска не предпринималось: ни резервов, ни замены негодной матчасти, ни подвоза снарядов хотя бы до комплекта. Доходили даже слухи, что части и слева, и справа, и сзади оттягиваются в тыл, перебрасываются на другие участки. Окопнику всегда самым важным кажется свой пятачок. На деле события, видно, развернутся совсем на другом, известном верховному командованию направлении... Но Путко вспоминал зловещие слова Корнилова, и тревогой сжималось сердце.
Восемнадцатое августа прошло необычно тихо, не считая стычек с разведчиками противника. Высоко в небе, недосягаемые для огня, проплыли через линию фронта германские цеппелины.
А на рассвете девятнадцатого началось. С того берега на русские траншеи и окопы обрушился яростный смерч. Немецкие орудия били прицельно. Еще до начала боя на батарее Путко вышли из строя две гаубицы и нескольких человек из прислуги ранило. Потом огненный вал пере" двинулся на второй эшелон, и пошла на форсирование реки немецкая пехота.
Артогонь не подавил сопротивления русских частей. Они стояли насмерть, контратаками сбрасывали немцев в воду, загоняли на противоположный берег. Держались целый день и утро следующего. От батареи Антона осталась половина. Подкреплений не было. И не было единого приказа на оборону или контрнаступление. Как будто выше штаба дивизиона или штаба полка командования и не существовало. Каждая часть действовала по собственному усмотрению, на свой риск. Единственное, что дошло до батареи, - это телеграмма из Главного комитета "Союза офицеров", адресованная всем частям действующей армии. Как не соответствовала она обстановке на фронте! "Главный комитет счастлив засвидетельствовать, что на его призыв к армии оказать полное доверие верховному главнокомандующему генералу Корнилову получены приветственные телеграммы со всех концов армии, за десятками тысяч подписей. Главкомитет Союза офицеров вновь призывает офицерство, солдат и всех честных граждан сплотиться вокруг вождя армии в тяжелый час, когда родине грозит новое
У Антона едва хватило времени дочитать, как немцы снова пошли в наступление. Удалось, уже из последних сил, сбросить их в Двину и на этот раз. Чутьем фронтовика уловил: противник выдыхается.
А ночью, как обухом по голове, - приказ. И батарее, и всему дивизиону, пехотным и кавалерийским полкам: прекратить сопротивление, поспешно отойти на восток, к Вен-дену. "Ввиду создавшегося угрожающего положения оставить Рижский район и сам город Ригу. Крепость Усть-Двинск взорвать и также очистить от наших войск..."
На следующее утро, не встретив сопротивления, германские дивизии на широком фронте форсировали Двину и начали преследование отступающих русских частей. В арьергарде путь им преграждали латышские полки. Батарея Антона действовала в их порядках, и Путко видел, как самоотверженно, до последнего патрона, дрались латыши: это были самые революционные, большевистски настроенные части.
За четверо последующих суток прорыв расширился до шестидесяти верст по фронту и на столько же в глубину. Русские войска отошли к Вендену. Они бы отступили и дальше, но немцы сами прекратили активные действия, довольствуясь, наверное, и этим нежданным успехом.
– Ничего не могу понять, - признался поручику в штабе дивизиона капитан Воронов.
– Давно знали, что немцы готовят в этом районе наступление, а пальцем о палец не ударили... Но даже и так могли не отдать Ригу, выстояли бы!
Когда прощались, вспомнил:
– Да, из Главкомитета "Союза офицеров" поступила
еще одна бумага: предлагают сообщить в Ставку фамилии офицеров-большевиков. Вас это не касается?
– он внимательно, с затаенной усмешкой, посмотрел на своего подчиненного.
– Приму к сведению, - ответил Путко.
И вот теперь поезд уже замедлял ход у перрона станции Могилев.
На платформах, в здании вокзала, на площади - шинели, френчи, гимнастерки. Многие с нашивками все тех же "ударных" и "штурмовых батальонов", с черепами и скрещенными костями. "Ударники" - мордастые, в новеньком обмундировании. Что-то на передовой этих "смертников" не довелось видеть... А здесь козыряют с шиком, грудь колесом.
К вокзалу подъезжают автомобили. Столько генералов разом Антону тоже видеть не привелось. Даже на Московском совещании их было меньше. Куда сунуться со своими предписаниями?.. Путко и Кастрюлин разыскали военного коменданта станции.
– Вам - в управление дежурного генерала, штабной автомобиль курсирует между вокзалом и Ставкой с интервалом в десять минут, - вернул поручику предписание полковник со значком генерального штаба.
– Тебе, - повернулся он к Кастрюлину, - в казарму георгиевцев, вторая улица налево, до конца.
Антон и Петр переглянулись.
– Не будем прощаться, - сказал Путко, когда они отошли от коменданта.
– Я тебя разыщу.
В штабной автомобиль набились офицеры с поезда. Из оброненных ими фраз Антон уловил, что они тоже вызваны на испытания английского оружия. Однако в управлении дежурного генерала никто ничего не знал. Направили в главное полевое артиллерийское управление. Но и там лишь недоуменно пожали плечами: ни об испытаниях, ни о самих минометах и бомбометах ничего неизвестно. Посоветовали наведаться в генерал-квартирмей-стсрскую часть... Весьма странно...