Заговор Глендовера
Шрифт:
В книге Борроу Холмс отметил то место, где рассказывалось о беспорядках в Уэльсе, происходивших шестьдесят лет назад и получивших название «Восстание „ребекк“. Сто лет назад в Уэльсе было невозможно проехать даже десять миль, не заплатив за проезд специальным сборщикам. Все дороги в Уэльсе являлись частными владениями, и такая система надоела наконец и богатым и бедным. Однажды ночью на дорогах появились всадники, переодетые в женское платье — отсюда название „ребекки“, — и начали жечь сторожки сборщиков и ворота, преграждающие проезд по
— Кадан Морган утверждает, что они появились. Впрочем, он часто возвращается домой навеселе — он работает у своего дяди в таверне, — и мог видеть даже зелёного змия.
— Он видел их до или после убийства Глина Хьюса? — полюбопытствовал я.
— Вы считаете, что «ребекки»… — Мадрин смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Пока речь идёт только о фактах, — сказал я. — Мне надо знать, когда он их видел в первый раз.
— Я поговорю с ним, — пообещал Мадрин.
Мы прошли в дом, сели за стол на кухне, и Мервин угостила нас чаем с овсяным печеньем. Девочки улыбались, поглядывая на меня, но, видимо, стеснялись заговорить, потому что плохо знали английский. Я тоже улыбнулся им.
Мадрин беседовал с женой по-валлийски. Я, разумеется, не участвовал в разговоре, и у меня появилась возможность сравнить Мервин с Мелери Хьюс. Мервин, как и Мелери, была брюнетка, но гораздо меньше ростом и более женственна, чем высокая и резкая в движениях Мелери. Даже мне, видевшему Мервин впервые, было ясно, что она влюблена в своего мужа, как и десять лет назад. Она явно гордилась своей ролью жены поэта и матери троих прелестных детей.
Наконец супруги замолчала, видимо, почувствовали неловкость от того, что я не понимаю, о чём они говорят.
— Этот человек, оказывается, старый друг священника, — сказала Мервин уже по-английски. — Дядя Томос очень рад, что его дела поправились.
— Дядя Томос и его жена, — пояснил Мадрин, — попали в очень трудное положение. Они уже старые, и им не под силу вести хозяйство на ферме. Конечно, мы им помогаем. И вот вдруг появляется барышник, торгующий лошадьми, и предлагает взять у них в аренду пастбище для своих лошадей. Старик, конечно, обрадовался, ведь деньги за аренду помогут им свести концы с концами.
— Когда появился этот барышник?
— Вчера.
— Раньше с такой просьбой никто к ним не обращался?
— Вы имеете в виду, не обращался с просьбой об аренде пастбища?
— Да, и не обязательно к вашему дяде. Насколько я знаю, Пентредервидд находится далеко в стороне от ярмарок, где происходит торг лошадьми. Непонятно, зачем барышнику арендовать пастбище в стороне от ярмарок?
Мадрин рассмеялся.
— Наша деревня не настолько изолирована от мира, как вам кажется. В десяти милях железная дорога, по которой за час можно добраться до Ньютауна. Кроме того, в нескольких милях от нас проходят дороги в Махинлет и Аберистуит. Этот барышник — старый друг священника,
— Кто-нибудь видел его раньше у священника?
— Понятия не имею. — В голосе Мадрина мне послышалась ирония. — Вы, как всякий сыщик, берете все под подозрение. Зачем бы священнику выдавать этого барышника за своего старого друга?
— Меня настораживает, — пояснил я, — странное совпадение по времени. — Я повернулся и обратился к Мервин: — Скажите, пожалуйста, не поселился ли здесь кто-нибудь ещё за последние дни?
— На ферме у Парри живёт мальчик, — ответила она. — У него слабые лёгкие, и доктора посоветовали ему пожить в горах, на чистом воздухе.
— Этот мальчик англичанин?
— Гвен Парри плохо говорит по-английски. Наверное, мальчик валлиец.
— Давно он здесь живёт?
— То ли месяц, то ли две недели. Точно не скажу.
— Сколько ему лет?
— Я видела его всего один раз, да и то издали, когда была в гостях у Эвансов, они соседи Гвена Парри.
— Как он выглядит, этот мальчик?
Мервин раскраснелась. Мои настойчивые вопросы смущали её.
— Я не разглядела. Помню только, что у него светлые волосы.
Я вскочил из-за стола, секундой позже то же самое сделал Мадрин. Мервин смотрела на нас широко раскрытыми глазами.
— Вы думаете, это тот самый юноша? — спросил Мадрин.
— Совершенно уверен, барышник, конечно, тот мужчина, который сопровождал его в Лондоне и Ньютауне. Я должен взглянуть на юношу. Далеко отсюда ферма Гвена Парри?
— Скоро стемнеет, — сказал Мадрин, — и нам будет трудно добраться до его фермы, хотя она не так уж далеко. Мы проезжали мимо неё. Она стоит на вершине холма. Но что вы собираетесь делать? Приедете туда и попросите юношу к вам выйти?
— Разумеется, нет. Я не хочу с ним встречаться.
— Значит, это придётся пока отложить. Начнём с визита к священнику. Я представлю вас ему как приверженца англиканской церкви и своего кузена, и вам, возможно, удастся посмотреть на его старого друга. Есть ещё что-нибудь неотложное?
— Я хотел бы поговорить с какой-нибудь служанкой из Тромблей-Холла. Желательно, чтобы это была служанка, которая ухаживала за Элинор Тромблей во время её болезни.
— Летти Хоуэлл? — Мадрин бросил вопросительный взгляд на жену.
Та кивнула.
— Она ночует дома? — спросил Мадрин.
— Сейчас она живёт у дочери, — ответила Мервин.
— Значит, сначала мы идём к священнику, а потом к Летти Хоуэлл. А теперь я покажу, где вы будете спать, — и Мадрин решительно направился в спальню.
После споров и препирательств с Мадрином и его женой, которые хотели, чтобы я спал на их кровати — они бы устроились на полу в кухне, — я добился их согласия на то, что буду спать в сарае на чердаке. Мне устроили прекрасное ложе на сене и дали два тёплых шерстяных одеяла. Здесь я мог приходить и уходить, когда захочу, не беспокоя хозяев.