Заговор графа Милорадовича
Шрифт:
Таким образом, даже если бы заговорщики остались верны собственным задачам годичной давности и довели бы их до конкретной подготовки, то решать их все равно не было никакой возможности!
Лишь тогда, когда гвардейские части уже месили пыль и грязь на лесных дорогах, император двинулся из Лайбаха домой, разумеется — иным путем.
В конце мая 1821 года Александра I дожидались в столице лишь осколки гвардейского воинства: Милорадович со своей администрацией и высшее гвардейское командование, заготовившее подробные доклады о заговоре среди подчиненных.
К маю 1821 года Милорадович имел основания быть довольным
Вездесущий генерал-губернатор (его сверхъестественная способность оказываться в нужное время в нужном месте, изменившая ему лишь в последний день жизни, будет нами с избытком проиллюстрирована) нашел, конечно, возможность поведать об этих успехах царю еще до встречи последнего с Васильчиковым, на которой и была продекларирована амнистия заговорщикам. Александр I мог получить и, несомненно, получил от Милорадовича исчерпывающую информацию.
Нетрудно сообразить, в чем она заключалась.
Тайное общество действительно существовало — и можно предъявить хоть поголовный список. К бунту Семеновского полка оно, тем не менее, отношения не имело — за исключением некоторых офицеров, служивших в полку, но также не занимавшихся подстрекательством солдат. В Обществе велись вольнолюбивые беседы и даже обсуждались несбыточные прожекты, но далее разговоров дело не зашло, и не велось никакой пропаганды вне собственного круга. С западными карбонариями никаких связей не было — ни Боже упаси!
Семеновский бунт всех встряхнул, всем раскрыл глаза, все ужаснулись и, поразмыслив, раскаялись.
Злые мысли избыты, Тайное общество втихую закрылось и теперь вовсе не существует. Тем не менее, на всякий случай согласно Вашему распоряжению создана тайная полиция, ведущая неусыпное наблюдение как во избежание рецедива солдатских возмущений, так и для деликатного контроля настроений офицеров.
Что же касается бунта Семеновского полка, то следствием картина восстановлена буквально поминутно и применительно к каждому солдату и офицеру, все виновники и причины возмущений выяснены, и дело готово к вынесению справедливого приговора. Ценные указания Вашего величества учтены, бдительность проявлена, особо опасный преступник Каразин сидит в крепости, хотя и он в возбуждении бунта, как показала подробнейшая проверка, не повинен.
Все мы виноваты, оплошали, не досмотрели и не доглядели — в том числе и генерал-губернатор, но вину признаем, а ошибки постарались исправить. Ситуация полностью под контролем — и Милорадович ручается за то головой. А теперь покорнейше ждем Вашего благороднейшего и мудрейшего решения, Ваше величество! — примерно таким по смыслу должен был быть доклад Милорадовича, человека при дворе ловкого.
Он не мог не использовать свою репутацию прямого и честного воина, и должен
Никто, имевший иную точку зрения — Васильчиков, Бенкендорф или сам император — не смог бы возразить по конкретным фактам. Любая попытка снять вину с себя (а к этому почти наверняка прибег Васильчиков) проигрывала такой линии.
А вот какой собственный вердикт должен был устроить царя по существу дела — в этом нужно разобраться.
Позиция Милорадовича должна была быть царю очевидной, да тот ее и сам как будто не ретушировал — это был его стиль. Милорадович как генерал-губернатор тоже был не без греха в семеновской истории, должен был беспокоиться и за собственную шкуру, а потому по возможности гасил скандал — это Александру было ясно, и это вполне отвечало представлениям царя и о Милорадовиче, и о человеческой природе в целом. Заинтересованность Милорадовича в сохранении собственных начальственных позиций в противовес Аракчееву и прочим — тоже была ясна.
Но и Александру I также не нужна была безоговорочная победа «партии Аракчеева» (и его собственных младших братьев Николая и Михаила) над «партией Милорадовича».
Царь сам был опытным заговорщиком, и его всю жизнь устраивала возможность разбить договоренность людей, действующих за его спиной. Он всегда стремился разделять и властвовать. Зачем же ему теперь ворошить грехи полугодовой давности, унижать и наказывать вроде бы раскаявшихся заговорщиков-гвардейцев, а следовательно — и самого Милорадовича со всеми его сторонниками? Зачем без меры усиливать Аракчеева, тихо и с надеждой ожидающего царского вердикта и не рискующего напрямую выступить против Милорадовича? И еще один аспект, о котором никто не должен был догадываться — и до сих пор не догадался.
Разоблачение и осуждение гвардейского офицерства были бы косвенной, но недвусмысленной реабилитацией враждовавшего с ними Николая Павловича, который после прошлогоднего конфликта продолжал торчать за границей — и тоже наверняка ждал вердикта по делу о семеновском бунте; о тайном обществе он и вовсе не был осведомлен. Нужна ли была такая реабилитация Николая его брату-царю?
На этот непростой вопрос есть ответ: если бы Александра I не устраивала роль Николая как мальчика для битья в постоянных конфликтах с офицерами, то еще с 1818 года у царя было множество вариантов как-то исправить служебное положение брата — и, однако, это не было сделано!
Все эти соображения и заставили Александра I согласиться с Милорадовичем, прямо и косвенно просившего и настаивавшего не раздувать скандал и простить заговорщиков, взятых им, Милорадовичем, под личную ответственность.
Возможно, такое решение далось царю нелегко. Тем более неожиданным оно оказалось для Васильчикова, в беседе с которым Александр и высказал столь удивительные суждения.
Параллели между заговорщиками 11 марта 1801 года и 14 декабря 1825 года самоочевидны и отмечались многими. Это нисколько не умеряло беспокойств самого Александра и его нескрываемой враждебности к заговорщикам — так было и до мая 1821 года (причем, как известно, совсем незадолго), и после.