Заговор князей
Шрифт:
Вопреки ожиданиям Филиппа, Образец не заорал снова. Напротив, он печально поглядел в окно, вздохнул и тихо сказал:
— Знаешь что, Юртенев, я отменяю прежний наказ и даю тебе новый: немедля возвращайся к себе на Угру и жди дальнейших распоряжений. Понял?
— Ты мне не веришь, воевода? — возмутился Филипп.
— Пошел вон! — во всю мощь своего голоса рявкнул Образец.
Филипп до крови закусил губу и вышел.
Воевода поднял упавший щит и повесил на место.
— Ну и дуб! — пробормотал он, и, по-видимому, это относилось не к щиту.
Данилко
Данилка с трудом нагнал хозяина в конце улицы.
— Господи, что стряслось, — Филипп Алексеевич?! Уж не зарубил ли ты воеводу? — закричал он.
— Клянусь тарпаном, я был очень близок к этому!
— А куда мы так мчимся?
Филипп резко осадил коня.
— Действительно — куда?
— Вот и я спрашиваю.
— Ага! — вдруг сообразил что-то Филипп. — Где тут торг, знаешь?
— Знаю. А что покупать будем?
— Не покупать, Данилко! Продавать! Коней наших будем продавать!
— Господь с вами, Филипп Алексеевич — таких коней! Зачем???
— Молчать и слушать! — грозно заревел Филипп и щелкнул плеткой. — Показывай дорогу!
В свои сорок восемь лет князь Оболенский-Лыко был мускулист и силен, потому, что заботился о своем физическом здоровье, а поскольку его любимым развлечением была борьба, то он и занимался ею по часу ежедневно, для чего всегда, куда бы ни ехал, возил двух своих воинов, отменнейших борцов, попутно выполняющих обязанности его личных телохранителей.
Вот и сегодня, в первое утро пребывания в своей новой деревеньке Быково, князь, поднявшись, как обычно, с восходом солнца, повелел приготовить все необходимое для ежедневных борцовских состязаний.
Княжеский дом — единственный большой дом в деревне, обнесенный забором со всегда распахнутыми напротив высокого крыльца воротами, был выстроен в стиле охотничьего терема, и князь Борис Волоцкий в прошлые годы часто приезжал сюда поохотиться, но потом, когда земли вокруг постепенно перешли в собственность великого князя, стало ему тут как-то неуютно, и он перестал здесь бывать, а со временем и вовсе забыл, что сельцо принадлежит ему, вспомнив о нем лишь после письма Иосифа.
На большую площадку между воротами и крыльцом слуги вынесли круглую мягкую подстилку, сшитую из нескольких слоев груботканого толстого полотна, женщинами Лук и Ржевы, где князь еще совсем недавно был наместником, и расстелили ее прямо на снегу.
Вокруг расселись, как всегда, все незанятые домашним хозяйством слуги и домочадцы, постоянно спорящие, кто кого сегодня поборет, а за их спинами стали робко появляться жители деревеньки, привлеченные невиданным доселе зрелищем.
Князь Оболенский и двое его борцов, по пояс голые в плотных холщевых штанах, затянутых широкими кушаками, и в коротких мягких кожаных сапожках без каблуков громко охая и похохатывая, обтирали свои могучие торсы выпавшим ночью снежком, сверкающим искорками морозца под лучами утреннего солнышка.
Князь
— А где Макар?
— Зайцев? — переспросил слуга. — А он недавно вышел, его с улицы позвали, сказали, брат приехал повидаться. Ну что, князь, начинать?
Князь кивнул, слуга ударил в специальный небольшой колокол, подвешенный на стояке, и борьба началась.
Сегодня князь Оболенский явно был в ударе, потому что ему удалось очень быстро победить первого из своих борцов, с которым обычно ему приходилось долго возиться, а иногда князь ему даже проигрывал.
Чтобы борцы состязались честно и не поддавались, он назначал им награду по десять ливонских грошей за каждую над ним победу и теперь мог быть уверен, что они будут стараться по-настоящему и сполна применять все свое борцовское искусство.
Зрители восторженно гикали и свистели, приветствуя победу князя.
Но, если первого борца ему удавалось побеждать довольно часто, то со вторым это далеко не всегда получалось, однако сегодня князь, чувствуя себя в форме, надеялся на победу улыбаясь и снисходительно кивая головой собравшимся зрителям. Особенно бурно выражал свой восторг какой-то деревенский верзила, на голову выше всех присутствующих, без шапки, в простой рубахе подпоясанной веревкой, в дырявых штанах, стоящий, как ни в чем не бывало, босиком на снегу.
Когда князь вступил в поединок со вторым борцом, этот верзила стал подпрыгивать, громко подбадривая князя криками, и яростно бил в ладоши. То ли его поддержка помогла, то ли, просто, князю сегодня, действительно, везло, но только ему довольно быстро и ловко удалось провести неожиданный прием, в результате чего второй телохранитель был повержен, князь был вне себя от восторга, а зрители ликовали, орали и кидали вверх шапки.
Верзила, горячо болевший за князя, протиснулся сквозь толпу и, поклонившись Оболенскому низко в ноги, обратился:
— Дозволь сказать тебе, князь, что ты самый лучший борец, каких я только видал, а я ведь и сам борьбой занимаюсь, так что толк в этом деле знаю!
— Благодарствую, любезный, — ответил польщенный князь, — мне сегодня и вправду очень повезло!
— О, князь! Это только начало! Поверь мне, — сегодня тебя ждет еще много удач!
— Ну что ж, хорошо бы! — князь окинул верзилу с ног до головы, — Так ты говоришь, сам борец!
— Но мне с тобой князь ни за что не тягаться! — снова низко поклонился тот.
— Ну, со мной-то понятно, а почему б тебе не потешить народ и не побороться вот с этим молодцем, например, — и он указал на телохранителя который боролся с ним первым.
— Ладно, князь, попробую, раз на то твоя воля!
Он поплевал на руки и занял позицию на круглой подстилке.
Первый телохранитель князя снисходительно улыбнулся и неожиданным приемом схватил деревенского верзилу за рубаху и рванул на себя.
Тот, должно быть от неожиданности, смешно упал, неуклюже ухватив соперника за ногу и, увлекая его за собой, нелепо перевернулся через голову, не выпуская ноги противника.