Заговор князей
Шрифт:
Добравшись до центральной площади всадник въехал в толпу веселых артистов и стал пробираться сквозь нее, время от времени стегая коня нагайкой. Лицедеи-музыканты по своей обычной привычке стали весело приставать к проезжему, громко дудеть в дудки, бить в бубны и корчить ему веселые рожи, но чем больше они пытались развеселить всадника, тем больше он раздражался, пока, наконец, выведенный из терпения, яростно размахнулся нагайкой и веселый мальчишка в шутовском колпаке вскрикнул от боли, и покатился по снегу, хватаясь руками за рассеченное до крови лицо.
От резкого удара нагайкой капюшон
Местные жители мгновенно узнали ее, расступились, срывая с головы шапки и кланяясь.
Они растолкали удивленных артистов, освобождая проезд, и Марья, ни на кого не глядя, пустилась в галоп, быстро исчезнув за поворотом.
Она миновала еще несколько уличек, выехала на окраину и направилась к родному дому, одиноко стоявшему вдали у самого леса.
Прорубленная когда-то в этом лесу широкая просека до самого горизонта уже начала зарастать молодыми елочками.
А на широкой лавке у ворот, в шубе из такого же, как у дочери, дорогого бобрового меха сидел и, пожевывая свою вечную травинку, глядел куда-то в самый конец просеки, королевский бобровник Никифор Любич.
… — Как я рад тебя видеть, доченька, — Никифор ласково обнял дочь, когда они вошли в горницу. — Ты прекрасно выглядишь, моя красавица!
— Неправда, батюшка, я выгляжу ужасно и чувствую себя отвратительно, я изменилась, я стала другой — какой-то чужой сама себе — только что на площади я изо всех сил ударила какого-то мальчишку — бродячего лицедея, который хотел рассмешить меня, не зная, что мне не до смеха!
— Доченька, — успокоительно обнимая, гладил ее по спине Никифор, — Послушай меня… Все пройдет, все минует, все перетерпится и забудется… Вот увидишь!
— Отец, скажи мне честно, — утирая выступившие слезы, спросила Марья, — ты умышленно отправил меня за сто верст к этой волошанке, чтобы я уехала подальше от Федора и отвлеклась?
— Нет, ты же знаешь, — моя цель была совсем иной: тебе необходимо научится языку твоей матери, хотя бы в начальной степени, но я знаю — ты способная — ты учишься быстро. Это я совершенно бездарен в языках — я сражался в Валахии, познакомился там с Маричкой, потом прожил с ней семь счастливых лет, но так и не научился волошскому языку, кроме четырех слов: «Здравствуй, прощай, защищайся, выпьем!»
— Да, папочка, старуха мучила меня все эти полтора месяца целыми днями и ночами, заставляя разговаривать с ней только по-волошски…
— Я просил ее об этом. Каков результат?
— Если мне когда-нибудь случится попасть в Валахию, думаю, не пропаду!
— Это очень хорошо! — сказал Никифор и широко улыбнулся.
— А что тут у нас нового? Надеюсь, эта внезапно разбогатевшая нищенка уже уехала из замка?
Никифор тяжело вздохнул и крепко сжал Марьины плечи.
— Послушай, моя девочка. Я предупреждал тебя в самом начале, когда ты принесла присягу нашему Братству, что путь будет труден и потребует многих, порой самых болезненных жертв. Я предостерегал тебя также от излишнего увлечения князем Федором, с которым тебя по-настоящему связывало лишь служение Братству и выполнение порученных тебе дел. Так было?
— Да, это правда, — прошептала Марья.
— Твоя
— Где он? — тихо спросила Марья. — Я хочу увидеться с ним в последний раз.
— Князь уехал и вернется не скоро. Однако, он просил передать тебе, что навечно остается твоим должником, и всегда будет тебе благодарен, как за спасение жизни, так и за теплую дружбу, в знак чего просил передать тебе это.
Никифор указал на инкрустированную шкатулку с княжеским гербом.
Марья медленно открыла шкатулку, прочла дарственную грамоту, взяла пригоршню золотых монет и разжав ладонь поглядела, как они посыпались обратно проскользнув между ее тонкими, длинными пальцами.
Потом она глубоко вздохнула, отерла слезы, нежно поцеловала отца и сказала:
— Извини, я пойду к себе наверх, мне надо переодеться.
Никифор смотрел ей вслед.
Комната Марьи находилась на верхнем этаже, и когда она поставила ногу на ступеньку, Никифор сказал.
— Подожди минутку. За время твоего отсутствия в Братстве произошли некоторые события. Ввиду возникшей опасности, принято решение немедленно отказаться от нательных символов нашей веры — крестиков и перстней. Как видишь, на мне уже нет перстня, а крестик на шее — обычный, православный, как у всех. Сними, пожалуйста, свой перстень и дай мне — завтра приедет Трофим — ему поручено собрать все символы у членов Братства в нашей округе.
Марья взялась за перстень, чуть помедлила и не сняла его.
— Хорошо, батюшка я переоденусь, вернусь и передам тебе перстень.
Она медленно поднималась по ступенькам, и Никифор пристально наблюдал за ней.
На верхней площадке лестницы она остановилась и глянула вниз.
— Не задерживайся долго, доченька, — мягко по-отечески попросил Никифор. — Помни: тебя жду я, тебя ждет Братство, тебя ждет очень интересная жизнь впереди.
Марья кивнула, вошла в свою горницу и заперла за собой дверь.
Она подошла к окну и посмотрела вдаль.
Там, над лесом виднелись острые шпили башенок замка Горваль.
Марья резко сняла перстень с пальца и даже уловила в зимней тишине горницы, как едва слышно щелкнула внутри золотого украшения маленькая пружинка, обнажая ядовитый шип.
Теперь стоит только снова надеть кольцо на палец и все сразу кончится.
А внизу в светлице брат Десятой Заповеди Никифор Любич, с бледным бескровным лицом и застывшей неподвижно в углу рта травинкой горячо просил Единого и Вездесущего Бога, чтобы он дал силы его несчастной дочери. И хотя он прекрасно знал, что согласно верованиям Братства, Бог не слушает людских молитв, а поступает так, как считает нужным, он все же надеялся на его особую милость.