Заговор, которого не было...
Шрифт:
Председателем Петроградского губчека в период расследования «дела Таганцева» был член партии с 1906 г. Б. А. Семенов (1890—1940). На своей кровавой должности старый партиец находился с апреля по ноябрь 1921 г. Надо думать, подготовленная им справка показалась руководителям ВЧК вполне убедительной, а им Ленин доверял, видимо, больше, чем лично знакомому М. М. Тихвинскому...
И вот что еще парадоксально в этом странном деле: Ленин знал и ценил Тихвинского не только как «спеца» времен подполья, но и как крайне нужного Советской России видного специалиста народного хозяйства. И, в отличие от документов, подтверждающих преступный характер действий профессора, которых на самом деле нет, — материалов, свидетельствующих о приносимой им Отечеству пользе, — множество. Да и сам В. И. Ленин не скрывал своего уважительного
М. М. Тихвинский был среди тех ученых (группа сравнительно небольшая, обо всех участниках было известно Предсовнаркома), которые разработали и представили в НТО ВСНХ «Проект организации экспериментальной мастерской для консультации по конструированию, изготовлению моделей, выполнению новых изобретений в натуре и т. д.».
8 декабря 1920 г. состоялось заседание коллегии НТО ВСНХ под председательством зам. председателя коллегии НТО ВСНХ М. Я. Лапирова-Скобло. Был утвержден, после обсуждения доклада о создании такой экспериментальной мастерской по изобретениям, Ученый совет для общего руководства, организации и направления дел. В него вошел и профессор М. М. Тихвинский.
Другой факт: в январе 1921 г. велись переговоры с голландским нефтепромышленным синдикатом «Ройял- Датч» — о предоставлении ему прав на экспорт нефтепродуктов из Бакинского и Грозненского районов добычи нефти. В связи с этим В. И. Ленин 1 февраля 1921 г. делает набросок Постановления СНК о нефтяных концессиях, где записывает: одобрить идею в принципе, начать переговоры, послать «высококомпетентную комиссию в Баку и Грозный и заслушать ее доклад в краткий срок: 1. Губкин. 2. Тихвинский». Как говорится, хватило вождю двух пальцев, чтобы перечислить ведущих специалистов отрасли... А вот уже и один палец загибает Ильич, когда речь идет о конечной экспертизе: 8 февраля 1921 г. (до ареста ученого остаются считанные месяцы) В. И. Ленин пишет записку
Л. Б. Красину, где среди прочих два вопроса: «Нашли спецов здесь, которые напишут? В Питере? Тихвинский?. »
На том же листке (во время обсуждения вопроса о нефтяных концессиях в ходе заседания Совнаркома) Л. Б. Красин отвечает В. И. Ленину: «...Надо председателем послать Тихвинского и наметить отсюда бакинских спецов...»
25 февраля 1921 г., во время заседания СТО Н. Н. Горбунов передает В. И. Ленину записку: «Приехал проф. Тихвинский, который говорит, что Вы его вызывали, и просит назначить ему свидание». Ленин отвечает: «Принять, к сожалению, теперь не могу. Примите Вы и поговорите с ним вообще (в частности, поподробнее о Грозном и Баку, о нефтяной промышленности, угрозе обводнения и проч., ИТ. п.)».
Все, как будто бы, прелестно, все три участника драмы и давние знакомцы беседуют тепло и благожелательно о «нефтяных делах», налицо взаимное уважение и общность интересов. Ленин охотно советуется с профессором — и напрямую, и через ученика Тихвинского и своего любимца Н. Н. Горбунова. Так, 26 февраля вождь дает своему секретарю среди других и поручение попросить профессора М. М. Тихвинского дать заключение по имеющимся материалам о целесообразности сдачи в иностранную концессию нефтяных промыслов, о затоплении нефтяных месторождений и о мерах, необходимых для их сохранения. (До ареста «советчика» вождя мирового пролетариата остается уже совсем немного...)
Так что же, все-таки, произошло? Почему Ленин столь легко отказался от ценного специалиста, «отдав» его на растерзание, почему не поверил, не проверил факты? Может быть, припомнил выход Тихвинского из РКП(б)? Но это было известно и ранее. Что же послужило поводом для ареста профессора?
Тут нам придется расстаться с еще одним стереотипом, сформировавшимся в нашем сознании начиная с конца 50-х гг. Речь идет о нравственных качествах старых большевиков. Наши представления о них формировались более семи десятилетий и прошли при этом несколько этапов. Первый — в 20-е гг., когда кристально чистыми представали перед нами все большевики с дореволюционным стажем. Потом, как правило, с середины 30-х гг., мы стали узнавать,
Казалось, все встало на свои места: репрессированные — хорошие. Те, кто репрессировал, — плохие. Но старуха-история вновь посмеялась над нами. Понемногу и ранее, и уж — обвалом — после августа 1991 г. стала появляться информация о том, что почти все старые большевики, и даже их первых вождь — В. И. Ленин, по части нравственности были далеко не без греха. И те, кто был репрессирован, был репрессирован не потому, что выступал против произвола и беззаконий, а по всяким другим причинам, первой среди которых была безнравственная борьба за власть, за влияние, наконец, за подходы к государственным привилегиям, к кормушке...
Такое вот разочарование ждало тех из нас, кто с октябрятских и пионерских лет воспринимал историю своего отечества в обойме заданных исторических клише.
Когда началась волна реабилитаций старых большевиков, уничтоженных Сталиным и его подручными, эти виднейшие революционеры вызывали живейшую симпатию и сочувствие.
Среди них был и И. Т. Смилга — герой гражданской войны, видный организатор народного хозяйства 20-х — начала 30-х гг. Биография, представавшая перед читателем тех лет, была вполне привлекательной: после окончания боев гражданской войны Смилга был направлен на работу в Госплан, где и служил до 1926. Одновременно с 1925 по 1927 он — ректор и профессор Института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Тут, правда, возникли временные трудности в связи с близостью к оппозиции, руководимой Л. Д. Троцким. Но после высылки Троцкого из Москвы в 1928 г. Смилга отошел от оппозиции и демонстративно разорвал отношения с Львом Давидовичем. В начале 1930 г он вновь восстановлен в партии и назначен зам. начальника Мобилизационного управления ВСНХ. Но все это было потом. А тогда, в 1921 г., когда профессор Тихвинский с увлечением выполняет личные поручения товарища Ленина, решая важные задачи, предлагаемые ему ВСНХ и СТО, Смилга был, можно сказать, прямым начальником профессора Тихвинского — как член Президиума ВСНХ, курирующий топливную отрасль.
Чрезмерная жестокость, равнодушие к людским судьбам, готовность ради сегодняшней сомнительной тактической выгоды пожертвовать тысячами жизней, готовность пойти на провокацию, обман (заманивали противников в плен, в заложники и устраивали внесудебные расправы над ними) — все это, увы, были черты, присущие Смилге — как одному из революционных вождей гражданской войны. Конечно, людям свойственно ярче раскрываться в пограничных обстоятельствах, в критических ситуациях. Но и в обычной, повседневной жизни человек остается самим собой. Так что для меня не было каким-то страшным откровением, когда я узнал, занимаясь «Делом Таганцева», что пламенный революционер Смилга выступил в нем как самый обыкновенный провокатор. И, по сути дела, — именно он является главным виновником гибели профессора Тихвинского...
История этой провокации такова. Я уже упоминал ранее мемуары генерал-лейтенанта русской армии, академика В. Н. Ипатьева, который, попытавшись честно служить большевикам, быстро разочаровался в их нравственных и деловых качествах и при первой же возможности стал «невозвращенцем». В 1945 г. он выпустил в Нью-Йорке свои воспоминания, в которых ряд страниц уделяет этой провокации — странной и неприятной. Не верить в данном случае Ипатьеву нет оснований и потому, что многие факты его воспоминаний подтверждаются иными документами, и потому, что у него была репутация человека правдивого, и потому, что приводимые им факты четко укладываются в структуру человеческих взаимоотношений в нашем Отечестве в те печальные годы. Итак, В. Н. Ипатьев описывает один товарищеский ужин, на котором присутствовали только члены Президиума ВСНХ. Среди них были Н. А. Богданов, незадолго до того назначенный на пост председателя вместо А. И. Рыкова, И. Т. Смилга, П. Середа, А. Н. Долгов, Г. Пятаков, В. Н. Ипатьев...