Заговор красного бонапарта
Шрифт:
Как ни просто были сказаны эти слова, сразу почувствовалось, что автор их — прекрасный рассказчик. По каким-то, едва уловимым интонациям, по скупому жесту, по чуть заметной мимике твердого красивого лица, движению сросшихся черных орлиных бровей — картина взорванного снарядом собора сразу же была ясно нарисована. Другого объяснения разницы между взрывом заложенных специальных шашек и попаданием снаряда уже не было нужно. Молодые люди почувствовали, что действительно этот рабочий сам видел такие
— Ну, а почему здесь все так тихо произошло?
Задавший вопрос, низенький коренастый увалень смотрел на рабочего с откровенным интересом.
— Это, товарищ, уже не так просто объяснить. Прежде всего, собор этот, очевидно, был взорван не динамитом, а просто жидким воздухом. Это первое, что объясняет отсутствие большого гула. Кроме того, направление сил взрыва в данном случае было, так сказать, во внутрь, на разрушение целости стен, а не на внешний эффект — на разброс в стороны. Ну, вроде как… — рабочий усмехнулся мелькнувшему в голове сравнению. — Ну, вроде как — бурчание в животе. Человеку самому еще как здорово слышно — прямо революция. А пять шагов в сторону — ни звука.
Все весело рассмеялись тем здоровым смехом, который у молодежи всегда готов вырваться, как пенье птиц, по любому поводу. Окружающие недовольно оглянулись. Было очевидно, что веселый смех около взорванного собора задевает чувства многих. Девушка первая чутко заметила это.
— Перестаньте, ребята, — тихо сказала она, взяв своих приятелей под руки и оттаскивая их в сторону. — Не стоит религиозное чувство оскорблять. Если нам; может быть, все равно, то другим-то ведь жалко?..
Рабочий, к которому был косвенно обращен этот вопрос, пытливо посмотрел на тонкое оживленное лицо, улыбавшееся ему с откровенным дружелюбием молодости, видящем в каждом человеке, прежде всего, друга.
— Конечно, не стоит раздражать других, — согласился он. — Это понять нужно. Ведь величественный храм был, это что и говорить.
Он повернулся в сторону храма, над которым, освещенные заходящим солнцем, еще спускались клубы пыли, и добавил небрежно:
— А по-вашему — стоило ли взрывать?
Молодой черноволосый студент насторожился при этом вопросе и многозначительно переглянулся с девушкой, как бы приглашая ее промолчать. Но комсомолец откликнулся тотчас же:
— Ну, а конечно! На что он сдался? Наплевать! На этом месте Дворец Советов построен будет — хоть какой-нибудь толк. А то сколько места эта махина занимала и ни к чему. Для нее и верующих-то в Москве теперь достаточно бы не наскреблось. Верно, д'Артаньян?
Названный таким романтическим именем худощавый студент, пришедший вместе с рабочим, покачал головой. Тонкие брови его были сдвинуты в болезненной складке.
— Ну, дорогой мой Полмаркса, тут ты, брат,
Рабочий посмотрел на говорившего с большим вниманием.
— Так что же по-вашему и взрывать не нужно было совсем?
Худощавый студент замялся.
— Да нет… Не то, что не нужно, — он опять испытующе посмотрел на незнакомца. — Я не с точки зрения религии, а просто целесообразности: нам, скажем, студентам, жить прямо негде, — не то, что учиться. А тут, на месте собора, Дом Советов в 300 метров строить будут!
— «Поднимай, строитель, крыши. Выше, выше — к облакам! Пусть снуют во мраке мыши — Высота нужна орлам!»
Стихотворение в устах комсомольца прозвучало гордо и вызывающе. Но худощавый студент только нахмурился.
— Красивые, но глупые слова!.. Как вот ты, Полмаркса — на Северный полюс лететь собираешься. Сколько народных денег на это уйдет? А лучше бы, может быть, пару хороших больниц или университет на эти деньги выстроить… Глупо же это.
— Сам ты дурак, — вспыхнул комсомолец. — Раз партия и правительство решили, то не тебе критиковать. Балда!
Студент пожал плечами и спокойно усмехнулся.
— Может быть, я дурак, — согласился он. — По сравнению с Эйнштейном — в особенности… Но только настоящие дураки обижаются на слово «дурак». Я, брат, не обижаюсь. Как ни говори, дураки умным нужнее, чем умные дуракам.
Сказано это было так спокойно и едко, что все рассмеялись. Веснушчатый комсомолец не понял этих слов, но почувствовал насмешку своего товарища и, видя на себе смеющийся взгляд девушки, готов был сцепиться с худощавым студентом со странным прозвищем «д'Артаньян». Но тут розовощекий увалень, прислушавшись к далекому звону кремлевских курантов, воскликнул:
— Заткнись, Полмаркса!.. Ах, елки-палки. Да ведь уже 17.45. Потопаем скорее, братва! Сеанс-то ведь в 18.30. А еще ходу минут с двадцать, да, пожалуй, и в очереди постоять надо будет!
— Идем… До свиданья, товарищ!
Комсомолец дружелюбно кивнул головой рабочему и повернулся, собираясь уходить. Девушка, улыбнувшись незнакомцу и взяв приятелей под руки, резко повернула к спуску с моста. Обнаженные загорелые руки напряглись в усилии сдвинуть с места шутливо сопротивлявшихся спутников. Смех и шутки потоком зашумели в группе приятелей. Наконец, все разом, тесно обнявшись, шагнули вперед. Девушка еще раз обернулась к стоявшему рабочему. Милые ямочки сверкнули в приветливой улыбке.