Заговор маршалов. Британская разведка против СССР
Шрифт:
Итак, например, Кривицкий бежал из НКВД, однако в тексте его «мемуаров» практически повсеместно — 259 раз! — фигурирует аббревиатура ОГПУ, а также ГПУ — 49 раз, а НКВД — всего 9 раз. Между тем, по состоянию на октябрь 1939 г., когда «мемуары» вышли в свет, НКВД как таковой насчитывал уже более пяти лет. Мог ли опытный разведчик-нелегал не знать названия своей же спецслужбы?
Или как можно было написать, что встречался с самим Ежовым, но называть его главой ОГПУ? Ведь Ежов никогда не был главой ОГПУ, он возглавлял только НКВД, и в 1936 г. пришел именно в НКВД, который был создан на базе ОГПУ еще летом 1934 г.
Или вот такой перл: «…весной 1937 г…
А чего, например, стоит его знание своей же собственной биографии? Между тем прямо в первой же строчке первой же главы его «мемуаров» приводится одна дата — 30 июня 1934 г., — в связи с которой «мемуарист» указывает, что в это время он работал в Разведывательном управлении Генштаба.
Несоответствие с фактами, собственноручно изложенными им в своей же автобиографии, очевидно, столь сильно покоробило редакцию издательства, что она тут же дала сноску — «В. Г. Кривицкий в это время работал в ИНО ОГПУ». То есть получается, профессиональный разведчик-нелегал не ведает о том, где и когда он работал.
Возьмем что-нибудь посложней, например, операцию по добыванию японских шифров, благодаря чему, он, видите ли, контролировал всю секретную переписку между Японией и Германией в 1935/1936 гг. по вопросу о заключении пресловутого Антикоминтерновского пакта. Даже для непосвященного в тайны разведывательной деятельности, но обладающего просто элементарно здравым умом, — это миф чистейшей воды. И прежде всего потому, что в любой разведке существует «железное» правило — все добытые шифры иностранных государств немедленно переправляют в Центр и только Центр организует дальнейшую работу с ними. Более того, для контроля шифропереписки, ведущейся средствами радиосвязи, необходимо иметь соответствующую аппаратуру перехвата. В 30-е годы прошлого столетия эта аппаратура была очень громоздкой и сладить с ней в условиях нелегальной резидентуры было абсолютно невозможно. Я уж не говорю о том, что по прикрытию он был владельцем небольшого антикварного магазина — антикварный магазин с «лесом» антенн для радиоперехвата?
Да и как он мог контролировать всю шифропереписку между Японией и Германией, если, во-первых, у него в руках оказались только японские шифры, которые были построены на использовании японского языка, которого он тоже не знал, как, впрочем, и часто употребляемого японцами английского, а, во-вторых, как он мог что-то контролировать, коли переписка велась между посольством Японии в Берлине и МИДом Японии в Токио, а он сам сидел в Голландии?!
Если подобные вопросы можно было бы задать ему самому, то он и сам бы удивился своим подвигам… Он действительно добыл книгу японских шифров и немедленно переправил ее в Москву…
Что же до шифров вообще, и японских в частности, так их, во-первых, не только он добывал, но и многие другие разведчики и агенты — это вообще одно из наиболее приоритетных направлений деятельности любой солидной разведслужбы. А, во-вторых, с конца 20-х — начала 30-х годов прошлого столетия и на Лубянке — знаменитый Спецотдел Глеба Бокии, и на Знаменке — тогда штаб-квартире прославленного ГРУ, преотлично наловчились раскалывать, в т. ч. и шифры Страны восходящего солнца, включая и т. н. «пурпурный» — один из самых сложных японских шифров того времени!
«Проконтролировав»
Кстати, на т. н. «дипломатическую тему» это далеко не единственный прокольный «перл» — в другом месте т. н. «своих мемуаров» доблестный борзописец начертал, например, такое: «…как только Молотов и Риббентроп подписали протокол о заключении советско-германского пакта…»! (подчеркнуто мной. — A.M.)
Выходит, что даже изредка заглядывая в нечасто попадавшиеся ему на глаза газеты на знакомом языке, он, в строгом соответствии с известной поговоркой, видел только фигу — ведь на весь же мир было объявлено, что, во-первых, Молотов и Риббентроп подписали именно Договор о ненападении, а пактом он был назван прессой только в середине сентября 1939 г., а, во-вторых, что они подписали именно же Договор, а не протокол о заключении какого-то неизвестного пакта!
И вот так, уважаемые читатели, буквально в каждом абзаце, буквально в каждой строчке его т. н. «мемуаров».
Потому что он действительно ничего не писал сам — за него это сделал старый агент британской разведки, скандально известный в журналистских кругах русской эмиграции литературно-публицистический «папараци» Исаак /Айзек/ Дон-Левин, о котором и о «творениях» которого в тех же кругах той же эмиграции выражались более чем определенно: «От документа, пущенного в оборот Дон-Левиным, за десять километров несет такой фальшью, что нужно быть просто слепым или дураком, чтобы ее не заметить…»
С Божией помощью и мы не оказались ни слепыми, ни, тем более, дураками. На этом вопрос об «авторстве» Кривицкого-Гинзбурга считаю полностью закрытым — РАЗ И НАВСЕГДА! БЕЗОГОВОРОЧНО!
Но открытым остается вопрос о его причастности к «заговору маршалов» — иначе чего ради он полез бы морализаторствовать, да еще и в адрес экс-президента Чехословакии Эдуарда Бенеша…
Предатели предают прежде всего самих себя.
…Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но упрямо считается, что побеги в 30-х годах XX века таких разведчиков, как В. Г. Кривицкий, А. Орлов и т. п., были якобы адекватной реакцией «убежденных борцов со сталинизмом» на развернувшиеся в 1937 г. репрессии.
15
К. Э. Циолковский.
Однако это в корне абсолютно ложная точка зрения, ибо факты свидетельствуют, что эти кочующие из одной антисталинской публикации в другую «бродячие борцы со сталинизмом», коего, кстати говоря, они и не шибко-то видели, поскольку большей частью пребывали за границей, стали предателями задолго до 1937 г. и бежали на Зацад отнюдь не во спасение своих шкур от «ежовых рукавиц» Лубянки.
Это было абсолютно сознательное, давно созревшее предательство по очень шкурным, крайне неприглядным мотивам!