Заговор Мурман-Памир
Шрифт:
В пещере под надписью решили заночевать.
ЯША СОВЕТЛЯР — ДА ЗДРАВСТВУЮТ СОВЕТЫ
Навозные жуки, не люди, — прав был белогвардеец!
Раздутые от кумыса, с деревянными оттопыренными руками, пики качались, похожие на клешни. Один сидел как-то в стороне от других, хотя в общем особенно не выделялся, и однако это был арестованный, везли его в ставку на суд и жестокую расправу.
Бурундук растянулся на гладком камне, закинул голову и захрапел. Позже в кромешной
— Ата, ата! Я слушал, что говорили киргизы. Незнакомец подозрителен! Был приказ всех незнакомых и нездешних, проезжающих по степи, доставлять в отряд!
— …Мм… А не узнал ты, что это за человек, спящий поодаль?
— Это пленник. Пастух, ударил бая в споре. Бай посылает его к Худеяр-хану на суд.
— А-а… Так и запишем. Спи, голубчик, утром поговорим.
Бурундук повернулся на другой бок…
Раннее солнце залило пещеру. Стены пещеры засияли, как зеркало. Киргизы, мрачные, сжимая рукояти кинжалов, стояли полукругом у выхода. Старик с изрезанным глубокими морщинами, похожим на губку, лицом, будил Бурундука.
— Слушай, нездешний! Тебе надо будет с нами поехать к нашим людям и к его пресветлости.
Киргизы пытливо смотрели на Бурундука. Бурундук сладко потягивался.
— Мне самому надо поехать в лагерь его пресветлости. Очень рад буду поехать вместе с вами.
Держал себя совершенно независимо. Густо развел в жестянке хину, которую употреблял для ежедневного подкрашивания лица, вылез на скалу, поднялся к надписи, стал что-то мазать. Внизу зашумели.
Бурундук перечеркнул надпись крестом, а внизу вывел четко арабскими буквами:
— Яша советляр — да здравствуют советы.
Старик под скалою даже завизжал от ярости, звякнули кинжалы.
— Ты оскорбил имя его пресветлости, зачеркивая сделанную им надпись.
Бурундук спокойно ответил:
— Его пресветлость — собака. Зачем он собирает пастухов и дехкан, когда сейчас в степи у каждого много работы. Война нужна его пресветлости, а пастуху и дехкану на что война? Читай! Его пресветлость пишет: убивай всякого русского, а сам служит русским шакалам — видишь, вот этим, которые тут названы — получает от них русские рубли на горе пастуху и дехкану.
Лица киргизов насупились. Киргизы стояли совершенно неподвижно, застыли, вросли в камень. Обычай не позволял верить чужестранцу, неизвестному человеку. Широкие скуластые лица, словно разметанные скалы, мысль-осыпь едва пробиралась в них, оставляя глубокие морщины.
Старик приблизился к Бурундуку:
— Кто ты, откуда?
Бурундук обвел ширь степей, убегавшую к югу.
— Арабы, персы, индусы, Тибет. Всюду еду, отнимаю стада у богатых и орошенную землю, разделяю их между теми, кто работает в садах и в степи, кто бережет скот и деревья.
— Как можно разделять стадо бая, когда этого не хочет бай? Как можно взять, что тебе не принадлежит?
— Бай не стережет стада,
Чутье не обманывало Бурундука. Он видел, что одерживает победу.
— Если же бай не соглашается разделить свое стадо, то… можно его заставить!
Пленник, жадно следивший за словами Бурундука, взволнованный вскочил и начал быстро-быстро сыпать словами. Он говорил о несправедливостях баев, о лишениях жизни пастухов. Говорил страстно, захлебываясь.
Прочие все еще хранили молчание, но, видимо, начинали колебаться.
Наконец, один выговорил:
— Правильно сделал, кто ушел по домам! Теперь весна, скоро надо кумыс пить, лежать, смотреть в голубое небо. Справедливо сказал Гужак, войны нам не надо, война нужна русским, которые в лагере. Они обманут, только время проведут, денег нам не заплатят!
Удалились на совещание. Насрдын, так звали пленника, страстно спорил со стариком.
Старик медлительно ронял тусклые скупые слова, глаза его смотрели тускло.
— Ты ударил хозяина. А сам питался его же милостью. От хозяина все: верблюжья шерсть, яки, лошади и что лошади и яки приносят. Хозяин мудр. А что хочет Гужак? Пустоты! Так, издали смотришь, кажется, большое стадо верблюдов, а достанешь рукой и получишь всего-навсего один кусок выгоревшей шерсти. Нездешний хочет, чтобы были скалы, между скалами ветер, и пыль, и холодное небо.
Спор затягивался. Но вот на горячий склон холма из долины повеяло легким предвестием снега и, вместе, душным запахом горькой, вроде полыни, травы. Киргизы, лица еще более каменные, чем прежде, но вместе торжественные, подошли к Бурундуку. Старик сказал:
— Ака, (товарищ), мы обдумали твои советы и пришли к решению! Возвращаемся к своим стадам, тебя же просим идти с нами. Примем тебя как ханы ферганские святого Ша-Машраба, с почетом, хотя он и вел себя порой странно. Ты же произведешь справедливый передел стад нашего урочища и суду твоему мы подчинимся.
Бурундук отрицательно покачал головой:
— Нет, не то. Надо ехать туда!
Он указал в сторону лагеря.
— Тот, кто имеет одного ишака или одну кобылу, пойдет с радостью на наш передел. Но разве его имущество хотели бы мы делить? Баи же, узнав о нашем намерении, соберут от соседних урочищ, приведут своих пастухов, обманутых и слепых и раздавят нас, как змею, назовут баранчуками! Идем в лагерь. Соберем всех пастухов и дехкан и скажем им: начнем делиться сообща всеми долинами и предгориями.