Заговор Мурман-Памир
Шрифт:
— А может, к пассажирскому прицепитесь?
— Нет, это мне не с руки. Скорый когда у вас ходит?
— Сегодня утром ушел!
— Мм… надо бы его догнать! Вот что! Аэроплан есть?
— Есть!
— Лечу до встречи с поездом на аэроплане! Есть такое дело?
— Что ж, аппарат устроим! Завтра в Перовск попадете за 2 часа до прихода скорого.
Бурундук кристально вглядывался в подходившего нового человека.
— Вы ли это? Какими судьбами?
Да, это был, несомненно, он, товарищ Бенор, ответственный
— Да что это с вами? Осунулись, похудели, изменились?
Лицо Бенора сгорало каким-то внутренним, еле чувствуемым огнем, кожа стала прозрачной, тонкой. В потоке ослепительного солнца, в котором он, жмурясь, стоял, и лицо его, и рыжие волосы казались плывущими, тонкими. Вот-вот все это рассыплется. Но глаза, глубоко запавшие, были всегдашними, насмешливыми и бегающими.
— Малярия! Видите — таю! Безобразие, впрочем, плевать! Я в командировке! Ваши похождения знаю!
И сразу к делу.
— Вот что! Вы сегодня летите в Перовск? Лечу с вами! Все равно вам на Ильюшке ехать!
— В Перовск, в самое-то малярийное гнездо? — сказал кто-то из присутствующих.
— Что же делать? Ведь надо же, надо же, по этому делу, вы знаете… Лучше уже перелететь, чем по болотам тащиться!
— Я буду очень рад, — сказал Бурундук.
Приготовления шли.
— Надо прекратить на две недели все частные телеграммы из Ташкента в Москву, а от меня пошлите несколько срочнейших строк.
— А в Самаре, да Пензе с телеграммами ничего не стрясется? Связь как будто еще есть, но…
— Бейте и по радио одновременно!
Бурундук набросал несколько слов на клочке бумаги.
Сели в аппарат, мальчик свернулся клубком. Бенор дрожал, кутался и ловил дрожащей рукой руку Бурундука.
Бурундук не очень удовлетворял его любопытству. Больной, в бреду, болтать что-нибудь будет! Не надо!
Звезды окружили аэроплан. Луна так блестела на шлеме и куртке авиатора, что лицо его казалось срезанным ото лба, казалось треугольной игральной картой, поворачивающейся в пустоте. Внизу темная бескрайняя степь бежала, словно темная материя на ткацком станке.
Пролетели пески, степи, бесконечные болота и разливы в низовьях Сыр-Дарьи.
На рассвете пилот показал рукой вниз и направо. Черной ниточкой скорый поезд перебирался по разливам. Обогнали и пои первых лучах солнца застопорили в Перовске.
— Прощайте!
Через полчаса Бурундук занял купэ в служебном вагоне. Было довольно просторно и спокойно. Соседнее купэ занимал какой-то низенький китаец с нашивками, почти не показывавшийся во всю дорогу.
Дорваться в Москву до 10-го! В Самаре бы не застрять! Что там еще
В дороге отдохну. Но не тут-то было.
События и в дороге сыпали, как телеграфные столбы за окном скорого.
— Нехороший человек тот китай, — сказал Садык-Джан.
— Глаз у него плохой.
Бурундук задремал.
Проехали Аральское, проехали песчаные барханы.
Ночью поезд бежал к Муходжарам. Здесь китаец стал на каждом разъезде выходить на площадку и стоял, посвистывая, а потом уходил, лицо подергивалось злой гримасой.
Но на одном из разъездов (было уже близко к рассвету) какой-то киргиз соскочил с лошади и стал с китайцем шептаться. Садык давно уже не спускал глаз с китайца. Теперь ему удалось расслышать только одно непонятное слово: «Бер-Гогур».
Садык разбудил Бурундука. Бурундук задумался:
— Бер-Гогур, говоришь? Стой-ка!
Бурундук смотрел в путеводитель.
— Станция через несколько пролетов на Муходжарском перевале, в пустынной местности.
Заглянули в купэ китайца. Оно было заперто изнутри, но пусто. Окно открыто. Неужели он удрал в окно? Что-то подозрительно и отдаленно кого-то напоминающее было в этом китайце.
Бер-Гогур.
Комендант поезда нашел разгадку.
— Я почти убежден, что готовится нападение на поезд. Здесь бродят банды. Вызовем броневик и проедем в полном порядочке.
Броневик пустили в нескольких верстах за поездом. В багажном вагоне поставили пулеметы.
Въехали в Муходжары. С громом катились каменные круглые горушки во все стороны. Поезд извивался гремучей змеей. Солнце только что взошло. Но в редком струящемся воздухе высот и просторов все было резко и вместе спутано. Свет на восходе бил фонтаном, солнца было много, красное, черное, зеленое, здесь, тут, там. Все расплывалось.
У Бер-Гогура раздались тревожные свистки. Рельсы были разобраны. Поезд стал. Между скалами скакало несколько десятков человек. Их встретили пулеметом. Подскочивший броневик встал на закруглении и взял нападавших под продольный огонь. В степь и на склоны полетело несколько легких снарядов. Стекла дребезжали. Бурундук смотрел в полевой бинокль. Банда рассыпалась. Но китайца среди бандитов не было видно.
— Чувствую, что подлец в поезде, — подумал Бурундук.
И действительно — «подлец» был в поезде.
Достаточно было Бурундуку закрыть на секунду глаза, как сейчас же начиналось.
Кто-то ходил по служебному вагону, кого-то разыскивая, что, собственно, совершенно не полагалось.
Впирали какие-то корзины.
На завороте, когда солнце светило на поезд сбоку, на тени вагона, бежавшей по степи, ясно вырисовалась фигура человека на крыше как раз над окном Бурундука.