Заговор посвященных
Шрифт:
Геля жил на Звездном бульваре. И это было символично. На шестнадцатом этаже — тоже символично: поближе к звездам. С балкона, куда они то и дело выходили покурить, открывался роскошный, почти космический вид на Москву с ирреально красивой, подсвеченной в ночи Останкинской телебашней в центре пейзажа. Непривычно огромная, близкая, вся в красных точках неоновых огоньков — не башня, а прямо ракета на старте. Дух захватывало.
Геля встретил как родного. Жена его, маленькая изящная брюнетка, оказалась очень милой и приветливой женщиной. Двое сыновей, Толик, четырнадцати лет, с джойстиком компьютерной игры в руках и восьмилетний Миша с хомяком
В гостиной поразил воображение гигантский «Сони Супертринитрон», по тем временам настоящая экзотика. Давид не удержался, полюбопытствовал:
— Сколько?
Геля стыдливо улыбнулся и сказал шепотом:
— Двадцать.
Грех, мол, такие деньги на себя тратить, но, с другой стороны, куда ж их девать?
Давид прикинул, что ему ещё рановато о таком телевизоре мечтать, но если учесть, как он рванул со старта… Чем черт не шутит, через годок-другой…
— Ну вот скажи, как тебе вообще наша Группа? — начал Геля свой разговор о важном, при этом неторопливо, основательно, с уважением размещая в мягком глубоком кресле собственное грузное тело.
— Вообще — здорово, — честно признался Давид. — Я и не ожидал, что так приятно будет работать. (На самом деле ожидал, ну да ладно, фраза все равно искренняя получилась.)
Геля, довольный, улыбался.
— Лично я всегда мечтал создать коллектив единомышленников, которым приятно работать друг с другом, и чтобы одновременно была возможность всем хорошие деньги платить.
— Тебе это удалось, Геля. Правда. (Вообще разговор совершенно кретинический, но вот диво — он их обоих устраивает!)
— Ну скажи, ведь действительно получилась организация нового типа. Да?
— Ну конечно, Геля. Мне кажется, по этому поводу стоит… Извини, я чуть не забыл.
Давид метнулся к своей сумке, выудил красивую длинную бутыль.
— А давай без этого, — со странным выражением попросил Геля.
— Почему? — простодушно поинтересовался Давид. И Геля стал разливаться:
— Ну, понимаешь, ещё рано. У нас ведь сейчас самая работа. Обедаем ночью, спать некогда. Я читать перестал, пишу одни договора, сметы, калькуляции. Отдохнуть мечтаю, но нельзя. Сейчас — нельзя. Бешеный ритм. А алкоголь расслабляет. Вы-'бивает из ритма сразу. Понимаешь? Вот закончим важный этап работы (я даже сейчас объясню, какой), и тогда — конечно, тогда — обязательно. Устроим праздник. А сейчас — не. Ладно? Сейчас не надо.
— Господи! — выдохнул Давид. — Да разумеется. Это я так. Конечно, ты прав. Работа есть работа. Я тоже когда пишу, ни грамма, ни капли. Конечно, ты прав, — повторял он уже из прихожей, убирая пузырь обратно.
«Идиот! — подумалось вдруг. — Кто ж так делает? Надо было на столе оставить».
Но извлекать бутылку второй раз было бы уже слишком, и, чтобы замять возникшую неловкость, Давид очень кстати вспомнил про толстый журнал со своей самой главной статьей, который принес сегодня, чтобы подписать Вергилию на память. В ответ Геля оставил ему автограф на своей книжке. Оказывается, это Наст под псевдонимом В. Сугробов писал увлекательные футурологические фантазии. Давиду они пару раз попадались — по транспорту, по связи, а эта, новая, называлась «Архитектура двадцать первого века».
Давид написал: «Вергилию Насту от автора — с надеждой в самом ближайшем будущем тоже
— А ты Игоря Бергмана знаешь?
— Лично — нет, а так — разумеется. Очень уважаю этого человека. Говорят, он собрался уезжать.
— Да, — подтвердил Давид. — Но самое удивительное, что он тоже Посвященный.
Геля как будто вздрогнул (а может, показалось), во всяком случае, смотрел он на Давида странно.
— Нет, правда, — словно начал оправдываться Давид. — Ведь я — то с ним хорошо знаком.
Но желание подробно рассказывать о Владыке уже пропало, слишком странная реакция была у Вергилия. Черт их разберет, этих Посвященных. Конечно, Геля должен знать, что Бергман — Владыка. Может, между ними какие-то старые счеты?
— Мне просто казалось, — Давид окончательно смешался, — ну, показалось… что это очень важно, что все мы Посвященные…
— Видишь ли, Дейв, — Геля уже вернулся в свое нормальное состояние, снова был улыбчивым и вальяжным. — У нас ведь не все Посвященные. Надеюсь, ты уже понял это. И лично мне думается, что это не главное. Как ты считаешь?
— Конечно, конечно, — снова поспешил согласиться Давид. — Игорь Альфредович о том же самом мне говорил. Когда делаешь большое и чистое дело, главное — окружить себя порядочными людьми, а Посвященные… ведь там Закон Случайных Чисел.
— Ну разумеется, вот ты и понял меня, пойдем покурим, а ведь мы, Дейв, очень большое дело затеяли…
На балконе почти не видели лиц друг друга, но разговор пошел как-то особенно хорошо.
— На самом деле невероятно трудно искать людей в свою команду, — объяснял Геля. — Бывает и умный, и талантливый, и знающий, а копнешь поглубже — он так называемый патриот, первым делом выясняет, сколько процентов еврейской крови у твоей жены или у тебя самого.
— Во мне четверть, — зачем-то сообщил Давид, хотя это было и не совсем так.
— Я-то по нулям, — улыбнулся Вергилий, — в роду одни хохлы, насколько хватает глаз, но Верка — чистокровная, хоть и из Ташкента. Слышал, кстати, что там делается?
— Что, и там тоже?
— Ну конечно, буквально расстрелы мирных демонстраций. Верка к сестре ездила…
Давид поймал себя на том, что про Ташкент уже не слушает. Это была какая-то лишняя информация. Перегруз. «Еврейский вопрос» занимал его сейчас намного сильнее. Вдруг подумалось — и было это как откровение, — что из десятка людей, создавших ГСМ и составляющих костяк группы, семь или восемь — евреи. Да что там! У них даже водитель еврей. Но если подумать, кому ещё можно доверять сегодня? Прав Бергман: идеи сионизма слишком тесно переплелись у нас с борьбой за свободу, и это особенно остро чувствуешь сейчас, в девяностом, когда ещё свежи воспоминания и о гнусном письме семидесяти четырех в «Литературной России», и о страшных антисемитских выкриках этого несчастного идиота Осташвили в Большом зале ЦДЛ, сейчас, когда борьба с пресловутой «Памятью», почти открыто поддержанной коммунистической властью, ещё в самом разгаре. Вот ведь сволочи, патриоты гребаные! Заставили-таки и нас, как при Гитлере, рассуждать о чистоте крови в процентах и набирать людей на работу по национальному признаку. Заставили, сволочи.