Заговор посвященных
Шрифт:
Ну а потом началось. Про события в Вильнюсе и Риге никто уж и не говорит. Своих хватало.
Климову командировали в Питер с официальным письмом к какому-то молодому, лет сорока, но уже великому тамошнему химику, членкору, без пяти минут академику, создавшему беспрецедентный международный научный центр. Информацию эту выудил где-то Чернухин, за долгую свою редакторскую жизнь научившийся разбираться во многом, в том числе и в химии. А тут показалось Иван Иванычу, что это свой человек. Гээсэмовцем, может, и не станет, все-таки слишком занятой, а вот членом Фонда стать
И она ещё не вернулась, когда Давид, случайно поинтересовавшись у Гели, как же фамилия того химика, в ответ услышат:
— Этого питерского академика-то? Борис Шумахер его зовут. В газетах не читал разве? Про него уже пишут…
Шумахер без шумах. Борис.
Мы же все-таки не в Германии, у нас это фамилия редкая, и Давид почувствовал, как ещё один предохранитель сгорел у него в голове.
Вернулась Климова, и все самые худшие подозрения подтвердились.
Ну, во-первых, ездила она зря, Шумахер, сославшись на занятость, отказался от сотрудничества вообще. Это для всех.
А для Давида персонально — другая, особая информация:
— Шумахер — Посвященный. Он хорошо знает Владыку. Общается с ним сейчас. Знает Владык в других странах, так как много ездил по миру на свои конференции. Шумахер знает больше, чем Бергман, знает про тебя, про меня. Он, например, рассказал мне, кто нас посвятил.
— И про меня? — с тревожным любопытством спросил Давид.
— Ну конечно, я же говорю, он все знает. Тебя посвятил…
Давид задержал дыхание.
— …какой-то Веня Прохоров. Правильно?
— Правильно, — сказал Давид, шумно выдохнув. — Откуда она знает про Веню? Рассказывал он ей или не рассказывал? Рассказывал или нет? Черт! Он не мог вспомнить.
— Так ты слушай главное, что сказал Борис. Слушай и запоминай. Цитирую дословно: «Вы что там у себя в Москве, с ума посходили — работать в такой организации?! Она же засвеченная со дня образования! Может, она просто провокаторская — ваша „Группа спасения мира“. Ведь там же гэбист на гэбисте!» Вот так. И он советовал нам с тобой, если хотим, переезжать к нему в Питер. Только не сразу. Сначала надо просто уволиться и уйти на дно. Отсидеться где-нибудь в деревне. Ты понял меня?
— Я тебя понял. Я должен подумать. С Гелей посоветоваться.
— А вот с Гелей советоваться он как раз и не велел.
— Это ещё почему? — вскинулся Давид.
— Потому что Геля твой — не Посвященный. Я же ещё тогда говорила.
— Врешь ты все! — закричал Давид.
В этот момент он окончательно понял, что она действительно врет, и возможно, все, от начала до конца. Ведь ключевая фраза где была? «Нам с тобой надо уволиться и уйти на дно». Нам с тобой Права Маринка, ради этого «нам с тобой» она ещё и не такое придумает. А ты туда же, Шумахер без шумах, про Веню Прохорова знает!.. Про Анну знает он? Ни фига! И на Гелю черт-те что плетет. Никакой это не Шумахер! К черту! Домой! И с Маринкой водку пить!
Климова плакала. Плакала громко, навзрыд Они сидели в его директорском кабинете, и Давид, помнится,
В конце января Климова уволилась по собственному желанию. Из-за КГБ? Да нет, конечно, просто из-за Давида. Но Маревич все-таки решил зайти к Вергилию, поговорить тет-а-тет. Выбрал момент, сказал:
— Гель, нехорошо это, что Алка увольняется.
— Сам знаю, но у неё там семейные обстоятельства, с матерью что-то, мне даже вникать неудобно.
— Ничего у неё не с матерью, — сказал Давид. — Все это из-за меня. Неразделенная любовь.
— Шутишь, — не поверил Наст.
— Какие уж там шутки, когда она Посвященная, и я Посвященный. И какая сволочь придумала послать её в Питер к этому Шумахеру?
— При чем здесь?! — Геля даже сигарету уронил.
— А при том! Она уверяет, что Шумахер — тоже Посвященный. Ты-то хоть знаешь, так это или нет?
— Я? Подожди минуточку.
Геля снял трубку, набрал номер и чуть было не начал разговаривать с несуществующим абонентом. Да вовремя сообразил, что Давида на такой чепухе не проведешь. Тем более что в кабинете было тихо и длинные гудки хоть и еле-еле, а слышались.
— Извини, Дейв, мне надо очень срочно уехать, Позвони мне вечером домой.
Он демонстративно затушил в пепельнице только что закуренную сигарету и поднялся.
— Но это очень важный разговор!! — закричал Давид. — Ответь мне хоть что-нибудь!!
Он кричал, потому что было страшно, И Геля остановился в дверях на секунду, сморщился, словно от боли, и повторил:
— Извини, Дейв.
Вечером у Вергилия, разумеется, был отключен телефон. А на следующий день он не вышел на работу. Кто-то из ребят дозвонился. Кажется, уже традиционно это сумел сделать Шварцман.
— Вергилий Терентьевич заболел, — официально доложил он всем заинтересованным лицам.
И болел Вергилий Терентьевич долго, даже дольше, чем в прошлый раз. А ехать к нему на Звездный Давид передумал. Все. Это у него уже пройденный этап. С алкоголиками всегда тяжело, будь они хоть начальники, хоть гении, хоть Посвященные. Тяжело
Кажется, на второй день после ухода из ГСМ Климовой его вызвал к себе Девэр. Он занимал Гелино место за столом генерального директора и председателя Высшего Совета по достоинству, но выглядел очень смешно: маленький, сухонький, бородатый и лохматый, как гном, — в помпезном, высоченном, поистине императорском кресле Наста. Очевидно, чтобы хоть слегка разрушить эту карикатурную композицию, по обе руки от Гастона, придвинув стулья, сидели Попов и Шварцман.
— Садитесь, Давид, — предложил Гастон и глубокомысленно замолчал. — Ну и что мы будем делать, господа? — вопросил он после паузы, ни к кому конкретно не обращаясь. — Будем ждать, пока некогда очень дружный коллектив развалится полностью?