Заговор призраков
Шрифт:
И только когда они оказались в постели, когда поцелуи Джеймса сделались такими жадными, что походили на укусы, Лавиния сжалась. Она проклинала себя, но ничего не могла поделать со своим страхом. Она хотела бы обвиться вокруг него вакханкой, подарить ему всю сладость, которую мог познать смертный, но ее беда была в том, что сама она никогда не испытывала подобного восторга. Она знала, как ей надобно себя вести, но не могла побороть страх перед мужчиной. Страх перед неизбежной болью, которую с таким упоением описывали авторы скабрезных романов – и которая
Но она так часто мечтала о том, чтобы оказаться в постели с Джеймсом (неизменно проклиная себя за эти мечты), что сейчас чувствовала готовность, как перед боем. Он первым утвердит полную власть над ней. Так должно было случиться. Это правильно.
…Потом, когда он все понял, то обнял ее еще крепче и уткнулся лбом в ее плечо.
– Больше никаких единорогов, Джейми. Даже если ты призовешь их, они мною уже не заинтересуются, – прошептала она, пытаясь обратить все в шутку. И разве не улыбалась она украдкой, когда ей спину жгли осуждающие взгляды матрон, считавших ее вавилонской блудницей и новым воплощением Иезавели?
Но Джеймс, в отличие от сэра Генри, был джентльменом не по титулу, а по совести, и ничего забавного в ее положении не находил.
– Прости. Я даже предположить не мог…
– Зато я по-настоящему твоя. Только твоя.
– Я был с тобой… излишне груб? – встревожился он. – Будь я по-прежнему фейри, я мог бы сделать так, что ты познала бы только радость.
– Нет, не нужно гламора. Я и так познала радость, Джейми. Я познала счастье.
Лавиния гладила пальцами его лицо, как ей всегда мечталось. Приглаживала брови, проводила вдоль линии скулы, целовала его глаза, чувствуя, как ресницы щекочут ей губы. Она действительно была счастлива, счастлива сверх меры.
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно…»
Опять не может вспомнить, какая из книг барона оставила в ее памяти эту строку.
Она лежала и смотрела на Джеймса, пока он не заснул в ее объятиях. От тяжести его тела у нее онемела рука, но Лавиния терпела, сколько могла, боясь разбудить его. Потом все же вытащила руку. Джеймс тихо застонал, что-то пробормотал невнятно – кажется, что-то про ее волосы, которые не нужно стричь. Дались же они ему. Еще немного полюбовавшись, она встала, оделась настолько ловко, насколько можно без помощи камеристки, и выскользнула из спальни.
2
Распорядившись, чтобы ей наполнили ванну, Лавиния отпустила слуг – всех до единого. Ей хотелось, чтобы Джеймс проснулся уже в пустом доме, без всех этих неотесанных людей, для которых свадьба не свадьба без подвенечного платья, лицензии, купленной за фунт, и обязательной драки за невестину подвязку.
Приготовить ему чай с сэндвичами она и сама сможет. А быть вдвоем, без лишних ушей, без лишних глаз… Им это просто необходимо. Им – больше, чем кому-либо другому.
Обычно Лавиния просиживала в ванне часы напролет, требуя, чтобы служанки подливали горячую воду, но на этот раз искупалась быстро. Ей хотелось, чтобы Джеймс увидел ее чистой и
Разрумянившаяся, с вьющимися влажными волосами, она вернулась в спальню и легла рядом с Джеймсом. Увы, он не мог оценить ее стараний. Он продолжал спать. Когда Лавиния осторожно пристроила голову у него на плече, он вздохнул, но даже ресниц не поднял.
…Так какого же цвета паруса?..
Не стоит торопить события, успокаивала себя Лавиния. Сначала он должен прийти в себя, восстановить силы, а что может быть губительнее в период выздоровления, чем дурные вести?
…Паруса? Какие паруса?..
Рано рассказывать ему, что она столкнулась с Дэшвудом лицом к лицу и уж тем более то, как Дэшвуд пытался переманить ее в свой стан. Такие беседы – не для первого совместного завтрака, потому что они безнадежно портят аппетит.
Если задуматься, для ланча они тоже не подходят.
Как, впрочем, и для ужина.
Джеймс провел в постели весь день, хотя порою просыпался ненадолго, и тогда они болтали о пустяках – о библиотеке Линден-эбби, о новой вороной кобылке, которую Лавинии подарила леди Холланд, о том, куда поехать на медовый месяц и какая нежить водится в тех краях. Медменхем, Вест-Вайкомб и Виндзор оставались белыми пятнами на карте, и Лавиния ловко прокладывала маршрут беседы так, чтобы они не появились даже на горизонте.
Джеймс охотно вступал в разговор, говорил ей комплименты, даже улыбался, но Лавиния не могла не заметить на его висках бисеринки пота. Стоит только рассказать о происшествии в церкви, и он помчится мстить негодяю, который посмел покуситься на его женщину. За исход этой схватки никто не может ручаться.
За беспечными разговорами следовали часы тяжкого сна.
Когда сгустились сумерки, Лавиния признала то, что доселе отказывалась признавать: он болен. Болен тяжко, возможно, смертельно. Если отсечь конечность и не обработать рану, начинается антонов огонь, но так бывает у людей. Что же происходит с фейри, которым нанесена невидимая, но не менее опасная рана? Что кровоточит в таком случае? Душа?
Нет, Джеймс еще молод, он справится. Они справятся вместе. Нужно время. Раны не затягиваются за несколько дней, а она будет рядом и не даст ему попасть в беду.
Забравшись под одеяло, Лавиния прижалась к нему всем телом и уснула спокойно и крепко, словно они с Джеймсом были женаты уже много лет. А если точнее, ровно семь.
…Разбудил ее голос. Тонкий, пронзительный девичий голос, выводивший слова все той же ненавистной баллады:
Я в море отправлюсь на лодке без дна, Леди-мать, о леди-мать, Я в море отправлюсь на лодке без дна, И мне не вернуться домой.