Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

Брюханов Владимир Андреевич

Диалоги Зубатова и Гершуни имели явно нестандартный характер. Позже А.И.Спиридович (один из ближайших помощников Зубатова в 1900-1903 годах) прямо сформулировал: «Едва ли не эти собеседования привели Гершуни к окончательному заключению, что террор есть необходимый способ борьбы с высшими представителями правительственной власти, что надо бросать легальную деятельность и, перейдя на нелегальное положение, посвятить себя всецело террору» [525] .

525

А.И.Спиридович. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886-1916. Пг., 1918, с. 65.

Ко всему,

что написано Александром Ивановичем Спиридовичем, необходимо подходить с крайней осторожностью. Обуреваемый как писательским, так и профессиональным полицейским честолюбием, Спиридович не мог проходить мимо интереснейших фактов конспиративной деятельности без упоминания и объяснения этих фактов. В то же время этот человек был едва ли не самым информированным полицейским деятелем дореволюционной России и был обязан хранить секреты, которые не могли быть обнародованы ни при каких обстоятельствах. В частности, он заведомо был посвящен во все тайны убийства П.А.Столыпина в 1911 году, поскольку не только находился в непосредственном соприкосновении со всеми лицами, причастными к покушению, но был и сам среди его организаторов. Поэтому все, сообщаемое Спиридовичем, должно проверяться по другим источникам и соотноситься с общим контекстом происходивших событий.

В данном случае мнение Спиридовича подтверждается мемуарами В.М.Чернова [526] и строго соответствует общей фабуле биографии Гершуни: до встречи с Зубатовым Гершуни террористом не был, после встречи – стал.

Разумеется, сам Спиридович не присутствовал при диалогах Зубатова с Гершуни; зато он мог неоднократно беседовать и с тем, и с другим. Иное дело то, что честь мундира и личная близость к Зубатову не могли позволить Спиридовичу закончить описание этого эпизода тем, что переубежденный Гершуни был просто выпущен Зубатовым на свободу – не за чем иным, как для реализации террористических намерений. Поэтому Спиридович продолжает: «По неимению формальных улик, Гершуни вскоре был освобожден. Зубатов не понял тогда Гершуни. Он больше видел в нем полезного правительству интеллигента-культурника, чем революционера; он не разглядел в Гершуни того выдающегося революционного вождя, каким показал он себя затем, оставив дом, общество, уйдя в подполье, сделавшись профессиональным революционером».

526

В.М.Чернов. Указ. сочин., с. 135.

В этом вынужденном заявлении Спиридовича нет никакой логики. До встречи Гершуни с Зубатовым все видели в Гершуни только интеллигента-культурника, после встречи Гершуни с Зубатовым все разглядели в Гершуни выдающегося революционного вождя – это объективный факт. Неужели только мнение Зубатова о нем, как о культурнике, переполнило чашу терпения Гершуни и заставило его целиком изменить поприще? Не проще ли прийти к выводу, что Зубатов первым разглядел в Гершуни вождя-террориста и открыл ему самому правильное понимание собственного призвания?

К тому же Гершуни едва ли мог показаться Зубатову обычным «культурником»: в нелегальных публикациях Гершуни, предшествовавших его аресту, отчетливо звучали призывы к террору.

Гершуни и Зубатов о чем-то безусловно договорились: последний договаривался о чем-то с каждым арестованным собеседником. Иное дело, что последние, выйдя на волю, далеко не всегда стремились выполнять договоренности. Кроме того, каждый стремился скрыть от товарищей, в чем же он проговорился и что пообещал. «Каждый конспирирует о том, что он говорил в кабинете Зубатова» [527] , – писала в августе 1900 года М.В.Вильбушевич.

527

Г.Головков, С.Бурин. Указ. сочин., с. 195.

Гершуни был выпущен после написания пространного покаянного заявления; оно было извлечено из архивов и опубликовано в 1917 году и немало тогда шокировало революционную публику. Сам Зубатов в сопроводиловке, приложенной к заявлению Гершуни, просил начальство об освобождении последнего, хотя и назвал его «двусмысленным человеком».

Выйдя на волю, Гершуни

заявил товарищам по Бунду, что Зубатов «страшнее для движения всех до сих пор бывших» на его посту «извергов» [528] – интересная оценка! Никто из революционеров, как бы отрицательно они ни относились к предложениям Зубатова о сотрудничестве, не разглядел изверга в этом умном и обаятельном охраннике. Это дополнительный штрих, свидетельствующий о том, что Зубатов и Гершуни касались тем, стоящих на грани или за гранью общечеловеческой гуманности и морали.

528

Там же, с. 193.

Гершуни, несомненно, обманул Зубатова, если последний хотел найти в нем сотрудника – формально не существует никаких фактов, указывающих на последующее сотрудничество Гершуни ни с Зубатовым, ни с иными охранниками. Зато известно, что среди планов, которые Гершуни не успел реализовать в течение относительно недолгого периода руководства террором, было и убийство Зубатова. Гершуни пытался обсуждать и возможность взрыва Московского Охранного отделения – похоже, его беспокоили архивы этого учреждения (!).

Но если Зубатов действительно готовил Гершуни к руководству террором, то и в этом последний сначала его обманул: выйдя на волю, Гершуни вовсе не спешил к террористической деятельности, хотя для чего-то сразу перешел на нелегальное положение – не для того ли, чтобы надежнее скрыться от Зубатова?

С лета 1900 года прошло полгода, и прозвучал выстрел Карповича, а Гершуни все заняться террором не собрался. Прошел еще почти год, а Гершуни все террором не занимался.

Мы позволим, однако, высказать и такую гипотезу относительно данного поведения Гершуни: он, кроме всего прочего и вопреки славе, сложившейся о нем как об организаторе террора, ничего в это время не организовал, потому что это ему было не по силам: организация аптеки или школы все же не эквивалент террористического предприятия! В наше время уже высказывались мнения о том, что Гершуни как руководитель террористической организации проявлял себя жалким дилетантом по сравнению с Азефом [529] .

529

Р.А.Городницкий. Три стиля руководства Боевой организацией партии социалистов-революционеров: Гершуни, Азеф, Савинков. // Индивидуальный политический террор в России. XIX – начало ХХ в., с. 54-55.

И вот только в декабре 1901 года (в критический момент для карьеры Зубатова) Гершуни встретился с человеком, который окончательно убедил его оставить прежнюю ерунду и следовать своему истинному призванию. Но не Бог послал к Гершуни этого человека, а Зубатов!

Новым знакомым Гершуни оказался Азеф.

Евгений Филиппович (Евно Фишелевич) Азеф был годом старше Гершуни; родился и вырос в семье мелкого лавочника, все заработанные средства тратившего на обучение своих детей. В 1874 году семья сумела выбраться за черту оседлости и обосноваться в Ростове-на-Дону. Там Евно Азеф закончил гимназию, но на продолжение образования денег не хватало. Азеф занялся комиссионной торговлей, а кроме того принимал участие в местных революционных кружках. В результате последнего ему стал угрожать арест, и Азеф скрылся за границу, прихватив с собой 800 рублей, принадлежавших одному мариупольскому купцу – громадную по тем временам сумму. По другой версии, деньги эти (или значительную их часть) взял у Азефа кто-то из товарищей-революционеров и не вернул; не имея возможности погасить растрату, Азеф и скрылся. В общем, почти по Гоголю: не то он шубу украл, не то у него шубу украли.

В 1892 году Азеф поступил в Политехнический институт в Карлсруэ. Весной 1893 года, оставшись без средств к существованию (что свидетельствует в пользу версии о его материальной стесненности при отъезде за границу; а может быть – в рулетку проиграл?), Азеф в письме в Департамент полиции предложил свои услуги как информатора о настроениях и намерениях многочисленной российской диаспоры в Европе, испросив при этом 50 рублей жалования в месяц – они вполне покрывали его тогдашние потребности. Соглашение состоялось.