Заговор равнодушных
Шрифт:
Внизу, у подъезда, шофер Вася, отплевываясь и кряхтя, заводит ручкой мотор. Вася пыхтит и потеет, но мотор оскорбительно молчит. На дворе мороз. Воздух прозрачно-сухой, выжат до последней слезинки. Люди ушли в шубы, выглядывают из них неохотно и сердито. Вася в двадцатый раз, поднатужась, налегает на ручку.
– Не заведется, что ли? – нетерпеливо спрашивает Карабут.
– Филипп Захарыч, садитесь, подвезу – раздается за спиной голос Релиха. – Зажигание у вас, видно, не в порядке. Долго
– Спасибо, поеду на своей, а то еще расшибете, – с кривой улыбкой отвечает Карабут. – Сами за рулем или с шофером?
– Сам. В такой день – одно удовольствие. Садитесь, довезу в целости и сохранности.
Машина Релиха соблазнительно фырчит. Вася все еще возится со своим упрямым молчальником. Карабуту надо срочно на завод. Филиферов задержался в промышленном отделе. Все равно пришлось бы за ним отсылать машину обратно.
– Ладно… Подождите тогда Филиферова, – говорит Карабут потному и расстроенному Васе. – Я поеду с товарищем Релихом.
Релих включает скорость, и автомобиль, описав полукруг, пронзительно гудя, мчится по неровному булыжнику.
– Ну что, получили по выговору, и квиты? – поворачивая лицо к Карабуту, смеется Релих. – Хотите руку?
– Держитесь-ка за руль. А то либо меня расшибете, либо задавите кого-нибудь.
– Отвергаете протянутую десницу?
– Я не любитель акробатики. Дам вам руку, когда будем стоять на твердой почве.
– Это что, аллегория?
– Как вам удобнее…
Машина плавно бежит вниз и поворачивает к реке.
– А молодец Адрианов! – вдруг говорит Релих. – Вот! умница! И заступился и стукнул – все как полагается. И не обидно. Он один это умеет. Знаете, Филипп Захарыч, вот озолоти меня, ни за что не перешел бы работать в другой край! А вы?
– Не собираюсь.
– Увидите, как мы с вами еще поработаем. Такой встречный в этом году загнем, в Наркомтяжпроме ахнут! Что ни говорите, а все-таки великое дело привычка. Вот лошади и грызутся в одной упряжке, а все-таки везут.
– «Да только воз и ныне там…»
– Если вы хотите этим сказать, что считаете себя крыловским лебедем, то в этом есть известная доля здоровой самокритики. Всячески приветствую.
– А кем же вы себя тогда считаете? Раком или щукой?
– Вы, конечно, хотели бы видеть меня щукой, к тому же предпочтительно фаршированной.
– Преувеличение! Я вовсе не так кровожаден.
Сквозь фермы моста видна карта дорог и троп, проезженных и протоптанных за зиму на ледяной спине реки. Одинокий воз, груженный дровами, отчалил от правого берега. Исчертив крест-накрест весь снеговой пейзаж, мост подается назад.
– Клапана у вас стучат. Насилуете мотор, – после длительного молчания лаконически бросает Карабут.
– Верно! Машину водить
– Простейший мотор внутреннего сгорания…
– Я и забыл, что вы скоро будете у нас инженером.
– Инженером не инженером, а технологический процесс буду знать назубок, будьте покойны! Никаких непостижимых секретов в этом нет.
– Зря меняете профессию, Филипп Захарыч!
– Какую профессию?
– Сколько вы лет на партийной работе?
– Со дня рождения.
– Сколько все-таки?
– Восемь.
– Вот видите, и вдруг хотите менять профессию партийного работника на инженера. Ведь инженер-то вы все-таки начинающий.
– Повторите мне еще, что Журавлев великолепно руководил заводом, хотя не вмешивался в технологический процесс.
– Не вмешивался.
– Поэтому-то вы с ним так дружно и работали.
– Я и с вами дружно буду работать, может быть, еще дружнее, чем с вашим предшественником, когда у вас инженерный стаж будет такой же, как сейчас партийный.
– Зря вы этого не сказали Адрианову.
– Вы неверно меня поняли. Я хочу сказать, что с каждым годом мы будем работать все дружнее.
Машина летит по ровной мощеной дороге, через покрытые снегом плоские российские поля. На телеграфных столбах, нахохлившись, сидят вороны. Тишина и раздолье. Только там, вдали, над рекой, вереницей бурлаков шагают ажурные мачты, таща в скрюченных штопором пальцах провода высокого напряжения. На горизонте видны уже первые строения завода.
– Сегодня уезжаете? – спрашивает Карабут.
– Так точно. Дольше задерживаться не могу. Торопят из Наркомтяжпрома. Утром получил шестую телеграмму.
– Что ж, счастливого пути, как говорится в подобных случаях.
– Видите, помогаю вам, как могу, выполнить директиву бюро. В мое отсутствие вам несомненно легче будет со мной сработаться.
– Надолго едете?
– Месяца на полтора, может, на два. Мало? На дольше не пускают. Знаете хорошо, что в угоду вам я способен на любую жертву. Например, остаться за границей еще на месяц и съездить в Италию… Кстати, привезти вам что-нибудь из-за границы? Фотоаппаратами или чем-нибудь в этом роде не увлекаетесь?
– Увлекаюсь сваркой лонжеронов. Привезите мне какой-нибудь новый рецепт.
– Это само собой. А так ничего вам не надо? Все равно неудобно приезжать без подарков.
– Благодарствую. Кто-то из мудрецов, не то Сенека, не то Козьма Прутков, говорил: раз ты принимаешь подарки, очевидно, ты богатый человек. Что касается меня, то мне они не по карману.
– Не слыхал такого афоризма. Очевидно, этого Козьму Пруткова в просторечии звали Карабутом… Вас куда, к райкому?
– Если вам не трудно…