Заговор равных
Шрифт:
Самый неприятный вопрос припасен напоследок. Министр полиции сообщает, что «Общество Пантеон» приняло явный антиправительственный характер. Там собираются все подозрительные граждане Парижа. Они читают вслух листок Бабефа и поносят Директорию. С каждым днем число посетителей увеличивается. Когда один из членов, тайный агент, предложил составить новую петицию Директории, его чуть не избили. Эти якобинцы кричали: «Теперь нужны ружья, а не петиции!» Установлено, что во главе «Пантеона» не кто иной, как Бабеф. Министр полиции настаивает на закрытии общества.
Карно горячится:
— Арестовать вожаков.
Баррас смущен такой настойчивостью. Легко сказать «арестовать», это ведь значит объявить войну. А вдруг они сильнее Директории? Баррас предпочитает выжидать. Карно упорствует:
— Пора покончить с ними! Вы их во всем покрываете. Кто разрешил Пошолю приехать в Париж? Ведь он же был монтаньяром.
Рейбель усмехается:
— А ты, Карно? Кем ты был? Отвечай-ка!..
Молчание. Напоминание о прошлом здесь смущает всех. Выручает шутка:
— Впрочем, не будь монтаньяров, разве мы сидели бы здесь, в Люксембургском дворце?
Поспорив, все уступают. Решено: закрыть «Пантеон», но никого не арестовывать. Баррас вдруг вспоминает — необходимо равновесие!
— Чтобы смягчить, мы одновременно закроем хоть на недельку театр «Фейдо», ну и какую-нибудь маленькую церквушку, например Сен-Андрэ,
Довольный своей находчивостью, он уже улыбается, не думая ни о террористах, ни о Бабефе, ни о прошлом. Сейчас его ждет в саду Тереза. А завтра? Завтра охота на кабанов в Ренси…
Карно, однако, не столь легкомыслен. Он обсуждает закрытие клуба, как итальянскую кампанию. Какому генералу поручить столь рискованную операцию? Ведь говорят, что с «бабувистами» чуть ли не весь Париж. Летурнер подозревает командующего внутренней армией, он, кажется, симпатизирует анархистам. Конечно, в вендемьере он отличился, но тогда ведь были роялисты, а теперь ему придется разгонять своих приятелей.
Баррас всех успокаивает: молодой генерал его ставленник, он отнюдь не анархист, он исполнителен и предан. У него нет никаких суждений. Это скромный юноша, лишенный амбиции.
— За Буонапарте я ручаюсь.
Граждане директоры расходятся. Леревельер идет рассуждать о боге, Рейбель договариваться с подрядчиками — сколько кому. А Баррас, кокетливо улыбаясь, говорит Терезе:
— Мне кажется, что скоро я буду единственным главой Франции…
Но Тереза сегодня не в духе — портные требуют денег, а разиня Тальен вечно на мели. Тереза сухо отвечает:
— Не думаю. Для этого вы слишком трусливы…
Так легко и поссориться! Но по аллее идет небольшой, поджарый человек. Он снимает шляпу, учтиво кланяется. Баррас покровительственно ему говорит:
— Надо расставить пушки… Имеются ли запасы пороха? И не забудь смотри о барабанах. В случае опасности я сам приду к тебе на помощь.
В глазах Буонапарте вспыхивают насмешливые искры. Но он снова кланяется и говорит:
— Гражданин директор, ваш приказ будет немедленно и беспрекословно исполнен.
Тереза с любопытством прислушивается, а когда Буонапарте уходит, задумчиво говорит:
— Кажется, я прогадала. Роза
Генерал Наполеоне Буонапарте привел войска, расставил пушки и приготовился к сражению. Он защитил свой тыл. Он ведь не знал, где неприятель. Этого, впрочем, никто не знал. Говорили, что анархисты всесильны, что против Директории — Париж. Напрасно, однако, генерал поставил на ноги столько эскадронов. Как всегда, гудели хвосты у булочных, ругались водовозы и к небу, вместе с легкой дымкой (зима еще держалась), подымались вздохи: «Доколе?» Было тихо, буднично. Ржали лошади драгун, солдаты пересмеивались. Порой рабочие кричали им: «Лучше бы вы шли на фронт, чем здесь давить людей!..»
Генерал Буонапарте, наклонив голову, шагом, быстрым и, пожалуй, чересчур крупным для его сложения, подошел к воротам бывшей церкви, где помещалось «Общество Патеон». Пушкари ждали сигнала. Но сторож безропотно вручил генералу ключи от помещения, огромные церковные ключи, похожие на старые трофеи. Буонапарте, еще не привыкший брать города, усмехнулся, а застоявшиеся кони весело ринулись вперед. Их цокот оповестил парижан, равнодушных ко всем событиям мира, о новой победе «генерала-вендемьера».
Еще недавно он был героем патриотов: «Он спас республику и революцию». Якобинцы говорили: «Буонапарте наш». Они вспоминали штурм Тулона и зажигательные речи молодого патриота. Даже «равные» сочувственно поддакивали: «Это не Мену!» Он, конечно, молод и ветрен, но он поборник равенства, недаром он был другом Робеспьера-младшего. Он думает не только о военных подвигах, но также об устроении общества. В 91-м этот пылкий корсиканец публично говорил: «Пусть гражданские законы обеспечат каждому необходимое! Пусть жажда богатства сменится народным благоденствием!»
Буонапарте не отвергал подобных восхвалений. Он только начинал игру. Первый ход удался. Что позади? Мечтания, нищета и одиночество, книги, выстрелы, примеры героев древности, географические карты. О чем только он не мечтал до вендемьера! «Хорошо бы уехать в Турцию и поступить там к султану на службу»… Он был настолько беден, что после вендемьера, когда его приветствовал Конвент, сконфуженно мялся — как со штатами?.. На нем были замшевые штаны его приятеля Тальмы.
«Вендемьер» многое определил — в этот день корсиканец связал свою судьбу с судьбою Франции. К черту султана! На восток?.. Да, когда-нибудь, но не наемным кондотьером, — завоевателем.
«Вендемьер» был случаем, он стал обдуманным дебютом сложной партии. Надо всех в себя влюбить. После «патриотов» — «умеренных», то есть аристократов, франтов, завсегдатаев «Маленького Кобленца», богатых негоциантов, подрядчиков, недоверчивого Карно, знать, капитал, всех, кто трепещет при имени Бабефа. Гремя тюремными ключами, Буонапарте радуется: и второй ход верен. Ему не пришлось стрелять в патриотов. Он только повиновался. Ненависть народа падет на Директорию, не на него. Зато сегодня он — герой друзей порядка. Он точно и молниеносно выполнил приказ. Те, что называли его «анархистом», прикусят языки. Нет, он не с партиями, он с нацией!