Заговор русской принцессы
Шрифт:
В Преображенском приказе покойно, но тишина не заповедная. Нет, да и рассечет ее зловещий свист кнута — то стражники балуются, учат нерадивых.
Отступив от окна, Петр посмотрел на Анну. Стоит у порога — вперед ни шагу. От былой беззаботности ничего не осталось. На лице застыла робкая и заискивающая улыбка. Эдакое смятение чувств, замешанное почти на животном страхе. Мол, возьмут, да и не выпустят из Преображенского приказа.
— Здравствуй, Питер, — произнесла Анна Монс слегка дрогнувшим
Глубокая тень упала на лицо Петра, сделав его старше. Анна шагнула вперед, пытаясь отыскать в его облике прежние чувства, что так крепко связывали их обоих. Вот, кажется, легкий лучик осветил погрубевшие черты Петра, но уже в следующее мгновение набежавшая туча вновь набросила глубокую тень на весь облик государя.
— Меня ли ты только ждешь, Анна? — Петр Алексеевич двинулся навстречу с перекошенным от гнева лицом. — Чьи это письма?! — швырнул он грамоты в девицу.
Анна побледнела, судорожно вдохнув воздух, произнесла:
— Питер, ты ничего не понимаешь. Мы с ним друзья. У нас с ним ничего не было.
— Значит, «голубем сизокрылым», да «утехой телесной» ты его для красного словца называла?
— Питер…
— А для чего ты его к себе звала ночку скоротать? Может, для того, чтобы он тебе сказки рассказывал?! — побагровел государь. — Пошла прочь, блядина!
— Питер, золото мое…
— И чтобы мне больше не попадалась! — отмахнулся государь.
— Питер, не гони! — взмолилась Анна. Акцент, прежде незаметный, теперь был сильным.
— Что же ты меня не спрашиваешь, откуда у меня эти эпистолы? — гневно вопрошал государь.
— Откуда, Питер?
— От полюбовничка твоего, Жеральдина. Сегодня утром его в реке выловили. Раки его уже объели. Один нос только и остался. А вот письма сохранились. Чего же ты молчишь-то, Анна?
Лицо девицы застыло от ужаса. Губы едва слышно прошептали:
— Где?
— В погребе он лежит. Или ты взглянуть на него хочешь?
— Не бросай, Питер! — бухнулась Анна на колени.
— Не до тебя мне теперь!
— Прости, Питер! — цепкие пальцы ухватились за край кафтана. — Виновата!
— Уймись! — вырвал полы одежды государь и, не оглядываясь, вышел из палат.
Федор Юрьевич вынырнул из тени коридора, будто бы дьявол из преисподней.
— В холодную ее, государь?
— Пусть катится, куда хочет, — отмахнулся Петр Алексеевич.
— А с татями-то что делать?
— Разыщи. С тебя первого спрошу, — и широким размашистым шагом заторопился во двор.
— Понял, государь, — даже не пытался скрыть накатившего страха Ромодановский.
Князь Ромодановский смертоубийством Жеральдина Ланвена решил заняться самолично и уже спозаранку следующего
— Видала я татей. За околицей у меня прошли. Собака еще залаяла. Глянула я в окошко, а там двое к берегу спускаются и что-то тяжелое тащат. Поначалу я думала, что мешок какой, присмотрелась, а он извивается.
Старуха вдруг замолчала.
— Чего молчишь, старая? — прикрикнул Федор Юрьевич. — Далее говори.
— Ох, князь, худо мне живется, может, рубликом одаришь.
— Плетей бы тебе, — проворчал Ромодановский. — Тогда бы сразу разговорилась. Держи! — вытащил князь из кармана рубль. — Хватит, чтобы сала купить. Так чего там дальше?
Старуха проворно взяла деньги из ладони князя и спрятала их где-то в складках платья.
— Думала, что же это может такое быть, ну и пошла за ними. В сторонке встала и смотрю. А как пригляделась, так поняла, что человека несут. Так вот, князь, с бугра они начали спускаться, не удержались да и упали вместе с ношей. Ежели посмотришь, так там еще следы должны остаться.
— Кто такие, узнала? — сурово спросил Федор Юрьевич.
— А как же не узнать. Каждый день вижу, — охотно отвечала старуха. — Князь, ты уж не обессудь на мое убожество, но, может, еще копеечку добавишь.
— Разоришь ты меня, бабка, — не без раздражения произнес князь Ромодановский. — Держи еще полтину. Но это последние! Понятно?
— Как не понять! — легко согласилась старуха, расторопно забирая подаренную полтину. — Терентий это был, сотник Михайловского стрелецкого полка. А вместе с ним его приятель, Илларионом кличут.
— Ты в этом уверена?
— А то как же! Вот те крест! — яростно перекрестилась бабка. — Иллариона я сызмальства знаю, ни с кем не перепутаю. И с прабабкой Терентия была знакома. Глаз у нее был дурной! Как пожелает худо человеку, так его не станет. Вот и он таков же.
— За что же ты его не любишь? — спросил Федор Юрьевич.
— Есть за что, князь, — дохнула злобой старуха, — девку нашу осрамил перед честным народом, а жениться не пожелал!
Двумя часами позже сотник стрелецкого полка Терентий Епифаньев был повязан в кабаке на Ивановской горке. Даже с заломленными за спину руками он продолжал отбиваться от насевших солдат и неистово кричал, что не выйдет из кабака до тех самых пор, пока не выпьет выставленного вина. Дознаватель Оладушкин лишь махнул рукой.