Заговор в Древнем Риме

Робертс Джон Мэддокс

Раб забрал у меня сандалии, и я вольготно растянулся на ложе, обозревая кушанья, которые продолжали расставлять на столе. Лукулл издавна зарекомендовал себя пристрастием к роскоши, однако это пиршество превзошло все ожидания и прославило хозяина едва ли не больше, чем все его военные подвиги. Причиной тому были не только изысканная еда, но и ее «театральное» оформление. К примеру, первое деревянное блюдо, поставленное передо мной и моими соседями по столу, представляло собой сваренные вкрутую и запеченные яйца различных экзотических птиц. Уложенные на каркас из выпечных

изделий в форме многоярусных рядов, они являли собой уменьшенную копию огромного Фаросского маяка в Александрии. В чаше, расположенной на верху этого сооружения, ярким пламенем горело ароматное масло.

Другие кушанья также являлись художественным воплощением морской тематики. Так, на одной парусной триреме плыли запеченные до хрустящей корочки молочные поросята, их подавали к столу рабы в облачении матросов. Жареная дичь выглядела как живая, но ее оперение замысловатым образом было приделано к туловищам и хвостам кефали — от этого рыбы обрели облик неких мифических морских созданий.

Пока все исходили слюной, взирая на гастрономические изыски, стол заполнялся блюдами более прозаическими: хлебом, сыром, орехами, оливками, жаренными на вертеле колбасками и тому подобным. К этим закускам были поданы великолепные вина, каждое из которых могло бы стать украшением любого менее изысканного званого обеда. Помимо благородного фалернского Лукулл потчевал гостей лучшими винами Галлии, Иудеи, греческих островов, Африки и Испании. Особо смелым предлагалось отведать египетские вина из сока финиковой пальмы и армянские вишневые вина, захваченные при осаде Тигранакерта. Одно из лучших вин было изготовлено по соседству с нами из особо богатого урожая, собранного на склонах Везувия.

— Мне кажется, наш хозяин кое-что перепутал, — сказал мой сосед слева.

— Перепутал? — обернувшись к нему, удивился я.

— Именно, — подтвердил тот же рыжеволосый краснолицый мужчина, изучая великолепный рельефный рисунок, украшавший дно его чаши.

В тот же миг к нему подскочил раб и наполнил его чашу вином.

— Полагаю, он должен был построить храм Вакху, а не Минерве.

— О, приветствую тебя, Луций, — воскликнул я. — Так старательно поглощал кушанья, что даже не заметил, кто сидит рядом со мной.

— Поговорить мы с тобой можем всегда. Но вот в кои-то веки нам еще выпадет возможность посидеть за таким столом?

С этими словами он подхватил одно из жареных ребер дикого германского зубра, которые громоздились перед ним в форме короны Нептуна.

Моим соседом по столу оказался Луций Сергий Катилина, человек, с которым я был коротко знаком. Он неоднократно выдвигал свою кандидатуру на должность консула и в последний раз был близок к успеху. Говорят, будто с его стороны Цицерон ожидал столь большую угрозу, что на выборы явился в доспехах. Катилина умел производить впечатление веселого и общительного человека, хотя изнутри его пожирала зависть ко всем, кто был богаче и успешнее.

— Никогда не думал, что увижу тебя за одним столом с Цицероном. Пусть даже на весьма почтительном расстоянии от него.

Поскольку мое замечание не отличалось

дипломатичностью, я на миг испугался, что могу лишить себя удовольствия присутствовать на столь великолепном празднике желудка. К счастью, Катилина воспринял мои слова с присущим ему чувством юмора.

— Сегодня даже вид этого человека не может испортить мне аппетит. Эй, мальчик, сюда! — Он подозвал разливавшего вино раба. — Еще иудейского.

— Жаль, что Катон не разделяет твоего восхищения нынешним кулинарным изобилием, — заметил я.

Надо сказать, что Катон, от которого за столом меня отделяло несколько человек, посвятил себя простым продуктам, таким как хлеб, сыр, оливки. Он лишь изредка съедал кусочек-другой жареного мяса или рыбы, однако пил ничуть не меньше остальных.

— Знаешь, почему Катон так много пьет, но не потакает прочим своим слабостям? — спросил Катилина.

— Интересно почему?

Я занялся жареным ребрышком, которое минуту назад являло собой часть команды «Арго». Рабы сокращали ее состав по мере продвижения корабля вдоль стола.

— Потому что на следующий день от такой дозы все болит.

Нам обоим его шутка показалась остроумной, и мы рассмеялись. Когда Катилина давал волю своему языку, то становился душой компании, а в тот вечер он за словом в карман не лез.

— В один прекрасный день, Деций, — произнес Катилина, пролив вино на землю в знак клятвенного обещания, — я закачу пир не хуже этого.

— Если Помпей будет продолжать в том же духе, — возразил я, — у нас не останется ни единого претендента в триумфаторы.

— Чего-чего, а врагов нам хватит на все времена. Хорошо еще, что такие люди, как Помпей и Лукулл, по достоинству заслужили свои почести. Не знаю, куда катится Рим, если дошло до того, что высшую должность в государстве занял законник без роду и племени. Если такие, как он, выскочки ставят себя выше людей благородного происхождения, посвятивших свои жизни служению Республике…

Поначалу мне показалось, что Катилина сел на своего любимого конька. Будучи патрицием по происхождению, он, подобно большинству родовитых граждан, был убежден, что государственные должности предназначены им от рождения. Однако вопреки моим ожиданиям мой собеседник внезапно сменил тему.

— Да не слушай ты меня. Я об этом могу твердить весь день напролет. Сейчас надо веселиться. Трудно поверить, что старик Митридат и впрямь мертв. Помнишь, сколько неприятностей мы от него натерпелись во времена консулата Клодия и Перперны, когда Сулла еще был пропретором в Киликии?

При этих словах он напустил на себя ностальгический вид. Меж тем рабы начали разносить следующее блюдо. Если мне не изменяет память, это были языки жаворонков под соусом с каперсами. Катилина был одним из наиболее кровожадных последователей Суллы и сумел извлечь из проскрипций немалые выгоды. У него были все основания тосковать по ушедшим временам. Когда его сторонники уступили власть таким представителям нового поколения, как Катон и Цезарь, те начали охоту на убийц и палачей, особенно усердствовавших во времена диктатуры Суллы.