Заговорщица
Шрифт:
— Смотри!.. Смотри же!
— Что там еще? — лениво спросил Менвиль.
— Нет, показалось… не он… — ответил Моревер, — я решил было, что это — Пардальян…
Слова Моревера услышал Гиз и немедленно насторожился:
— Вы его видели? Где он?
— Не волнуйтесь! Его нет в живых! — произнес чей-то голос.
Гиз, Менвиль, Бюсси-Леклерк и Моревер разом обернулись и увидели улыбающуюся герцогиню де Монпансье.
Мария пригласила герцога в свои апартаменты, а его свита все еще оставалась на улице возле гостиницы.
— Однако! — проворчал Бюсси-Леклерк. — Если этот тип умер, то, видно, только-только…
Когда
— Дорогой Генрих, перестаньте волноваться. Из-за этого Пардальяна вы совершенно потеряли голову…
— Так его нет в живых? Откуда вам это известно?
— Мне сказала одна женщина… Поверьте, она никогда не ошибается и никогда нас не обманывала…
— Фауста… — как зачарованный, медленно произнес Гиз.
— Я готова повторить слово в слово то, что она сказала: «Передайте герцогу, что Пардальян мертв, а если его светлость не поверит, добавьте, что убила его я… «
— Вы виделись с ней после въезда в Шартр?
— Я только что от нее: Фауста подтвердила, что дело сделано!
Гиз не знал, кому верить. Неужели Бюсси-Леклерк ошибся?.. Но, в конце концов, Леклерк Пардальяна не видел, он только слышал голос в темноте. А Фауста никогда не ошибается! Может быть, она выследила Пардальяна, когда тот шел в составе процессии, ночью устроила засаду, и ее люди убрали шевалье уже после его столкновения с Бюсси.
Генрих де Гиз старался не показывать своих чувств, но вздоха облегчения он сдержать не смог. Сестра поняла, что герцог несказанно обрадовался.
— Бог с ним, с этим авантюристом, — с притворным равнодушием сказал Гиз, — жив ли, мертв ли он, мне нет до него никакого дела. Важно другое — где сейчас монах?
— В Шартре; прибыл вместе с крестным ходом.
Герцог де Гиз особой чувствительностью не отличался, но при мысли, что от Парижа до Шартра где-то рядом с ним шагал будущий убийца Генриха III, герцог содрогнулся. Может, как раз сейчас, в эту минуту, Жак Клеман готовится нанести королю смертельный удар…
— Так вы готовы, дорогой брат?
Нежный голосок Марии де Монпансье вернул Гиза к действительности. Генрих ответил сестре обычным уверенным тоном:
— Что значит — «готов»? Учтите, Мари, я к этому делу никакого касательства не имею. Я и знать ничего не знаю!
— Не беспокойтесь! Смерть короля будет выглядеть случайной. Господь иногда позволяет свершиться подобному случаю. Народ же с облегчением воспримет известие о смерти царя Ирода. Никто ни о чем не догадывается. Сам Жак Клеман не знает, чья рука направляет его. Но вы, дорогой брат, должны быть готовы…
— И когда же произойдет… несчастный случай?
— Завтра!
Гиз задумался.
— Может, мы зря торопимся? Почему так скоро, Мари?
— Чем скорее, тем лучше. Дни Валуа сочтены. Зачем тянуть?.. Не стоит продолжать агонию династии…
Гримаса ненависти исказила хорошенькое личико герцогини де Монпансье. Генрих де Гиз даже немного испугался, взглянув на сестру.
— Конечно, конечно, вы правы: чем скорей, тем лучше, — поспешно согласился герцог.
— Завтра после аудиенции. — продолжала Мария, — Валуа отправится в собор. Он пойдет во главе паломников, босиком, со свечой в руке, в покаянном рубище. Король сделает это во исполнение обета,
Мария де Монпансье накинула плащ, опустила пониже капюшон и, распрощавшись с братом, вышла из гостиницы. Герцогиню сопровождали два дворянина из тех, что эскортировали таинственную карету по дороге из Парижа в Шартр.
Герцог де Гиз остался в «Золотом солнце», призвал к себе Майенна с кардиналом и долго с ними совещался. Вечером, во время ужина, Гиз пригласил к своему столу Моревера, Леклерка и Менвиля.
Назревали великие события, судьба королевства висела на волоске, тем не менее мысли герцога и его приближенных занимал исключительно шевалье де Пардальян. Бюсси-Леклерк очень кстати припомнил слова шевалье, услышанные этой ночью:
— Может, я до Шартра и не дойду!
Сомневаться не приходилось: Пардальян мертв, наверняка мертв!
— Черт побери! — воскликнул Менвиль. — Мне жаль, что его убили! Теперь я лишен удовольствия поиздеваться над ним вдоволь, привязав к крыльям мельницы.
— Да, вы упустили прекрасную возможность! — усмехнулся Бюсси-Леклерк.
Моревер же промолчал и даже не улыбнулся.
Наступил вечер, и сумерки опустились на город. В этот час человек, смерти которого так радовались сторонники Гиза, спокойно ужинал в маленькой харчевне в компании герцога Ангулемского, расположившись за столом у низкого оконца. Напротив харчевни стоял старинный мрачный особняк, каких немало в Шартре. Пардальян, поглядывая время от времени в окно, заметил, что дом, похоже, необитаем: ворота заперты, света не видно.
— Чей же это дворец? — спросил гость у служанки, подававшей ужин.
Служанка улыбнулась:
— Не знаю, что и сказать, сударь… Вроде, ничей… Когда-то им владела семья де Бонвалей, так по крайней мере говорят… Но я уж без малого тридцать лет живу в Шартре, а ни разу не видела, чтобы в дом кто-то заходил.
И служанка заторопилась на кухню.
— Да, окна и двери закрыты наглухо… Но там люди… и собрала их Фауста. Как ни старались они проскользнуть незамеченными, я все-таки углядел, что в боковую калитку прошмыгнули какие-то тени. Хотел бы я знать, чем они там занимаются…
— Ах, друг мой, — вздохнул молодой герцог, — нетрудно догадаться… плетут очередной заговор… Что еще может делать Фауста?
— Вы правы, заговоры — любимое занятие нашей прекрасной тигрицы… Но что же она замышляет на этот раз?
— Пардальян, — с грустью произнес молодой человек, — я не могу думать ни о заговорах, ни о Фаусте… Меня мучает одно — мы так далеко от нее…
— От Виолетты? Да, пока далековато… Но терпение, принц, терпение… Лишь два человека на свете могут сообщить нам кое-что о вашей невесте — Фауста и Моревер. А мы как раз идем по следу, им не ускользнуть от нас. В конце концов или женщина, или мужчина непременно попадет в наши руки. Хорошего в нашем положении, конечно, мало, но, слава Богу, я уже вырвался из сетей госпожи Фаусты… А сети эта дама плести умеет!