Заговорщики (книга 1)
Шрифт:
Однако в миссии Роу была и другая сторона, вынуждавшая американцев отнестись к его поездке с особой насторожённостью, как к шагу, в известной мере направленному против интересов США. Они не могли оставаться равнодушными к попытке Черчилля завести шашни с Гитлером за спиною Америки. Это противоречило всей их политике, направленной к тому, чтобы в любой момент очутиться «наверху кучи». Сделка Англии и Германии означала бы, что вожжи мировой политики уходят из рук США, они утрачивали бы позицию высшего арбитра, диктующего свои условия мира всем участникам чужой драки. Арбитр рассчитывал оставить драчунам голодный минимум. Максимум того, из-за чего они пускали друг другу кровь, должен был отойти к нему самому.
Такова была ситуация. Она не устраивала Черчилля как приказчика самых агрессивных кругов лондонского Сити. Он меньше всего хотел оказаться в роли бедного родственника,
Если такая комбинация пройдёт, думал Черчилль, мировые позиции Британской империи будут сохранены. Все сильнее действующие в её организме центробежные силы ослабнут. Роль младшего партнёра, уготованная ей Рузвельтом, останется мечтой Белого дома.
Черчилль в беспокойстве мерил шагами свой кабинет в ожидании визита шефа.
Старик появился, наконец, — такой же жёлтый, вялый, усталый, как прежде. Он все так же отвратительно шаркал подошвами, с трудом передвигая ноги.
Так же, как при прошлом свидании, не было сказано ничего прямого и ясного. Но если в прошлый раз своеобразным мечтам о том, что предпринял бы при известных обстоятельствах Гитлер, предавался премьер, то теперь такие же туманные предположения слетали с тонких губ разведчика.
Разговор был недолгим. Шеф ушёл. Черчилль неподвижно сидел за письменным столом. Его взгляд был устремлён в окно, за которым открывалась площадь Конной гвардии. За нею парк и дворец. Но Черчилль не видел ни площади, ни парка, ни дворца. Перед взором Черчилля было серое море, жёлтый песок и тысячи людей, по горло в воде спешащих сесть в лодки и катеры, чтобы попасть на суда, стоящие вне прибрежного мелководья. Люди брели, захлёбываясь, борясь с волнами, падая и больше не подымаясь. На людях были изорванные и грязные кители цвета хаки, на головах их были плоские, похожие на сковороды каски. Людей были тысячи, десятки, сотни тысяч. Это были английские томми. Над их головами выли пикировщики гуннов. Бомбы одно за другим топили мелкие суда англичан. Люди десятками и сотнями, надрываясь в истерике и проклятиях, исчезали под водой. Трупы тех, что утонули вчера, и позавчера, и два и три дня назад, нынче уже всплывали. Морской прибой выбрасывал тысячами их тела на золотистый песок пляжа. Живые взбирались на мёртвых, чтобы дойти до воды и попасть на корабль, либо тоже утонуть и тоже быть выброшенными волной на гребень этого страшного волнолома из человеческих тел. Вместе со смрадом разложения к небу взлетали стоны и проклятия. Больше всего было проклятий. Черчиллю казалось, что среди этих воплей он часто, очень часто слышит своё имя. Но он не верил тому, чтобы оно имело какую-нибудь связь с проклятиями. Это было неправдоподобно. Он зажал уши толстыми пальцами и отвернулся от окна. Однако вокруг по-прежнему выли фашистские бомбы, визжали снаряды. Не было только танков Гитлера, способных в несколько часов перемолоть всю массу пока ещё живых томми и не позволить ни одному из них вернуться в счастливую старую Англию. Танки были остановлены Гитлером.
Значит, все было в порядке, игра удалась. А дивизией больше или меньше — разве в этом дело?
Не выдавая своим генералам истинного смысла сложной игры, Гитлер кричал Кейтелю:
— Я не могу рисковать моими лучшими боевыми машинами ради уничтожения кучки англичан. Мы добьём их с воздуха! — Он обернулся к Герингу: — Верно?
Геринг подтвердил это молчаливым кивком головы. Он был в курсе дела. А Гитлер, которому казалось, что его генералы ещё не убеждены, продолжал выкрикивать:
— Вы хотите оставить меня без танков на наиболее важных участках! Вы хотите, чтобы машины израсходовали свои ресурсы раньше, чем пистолет будет приставлен ко лбу Франции?! Я докажу вам…
Он потянулся к одному из стоявших на столе телефонов.
Кейтель сдался.
Вместо Гитлера телефонную трубку поднял полковник фон Гриффенберг. От имени фюрера он отдал приказ главному командованию сухопутных сил остановить танки Клейста на линии канала. Приказ полетел по проводам. Когда ошеломлённый Гаусс выслушал приказ от Манштейна, это показалось ему настолько нелепым, что у старика даже зародилось сомнение в подлинности директивы.
— Немедленно проверьте, нет ли здесь английской провокации. Эти субъекты мастера на подобные штуки…
— Приказ выслушан мною по телефону непосредственно от полковника Гриффенберга, — ответил Манштейн.
— Весь мир будет смеяться над тем, как мы выпустили англичан из ловушки. Они остались бы там все до одного!.. Мы — посмешище для всего мира!.. Эту глупость запишут в анналах истории, — злобно цедил Гаусс.
— Приказ фюрера, экселенц, — предостерегающе заметил Манштейн.
"Приказ «ретина», — мысленно ответил Гаусс, но, вслух не проронил ни звука. Сунув монокль за борт мундира, он не спеша, прямой и спокойный, вышел из комнаты штаба.
Через полчаса Манштейн пришёл к нему с предложением поехать на наблюдательный пункт.
— Стоит посмотреть, как англичане эвакуируются под выстрелами наших пушек, экселенц.
— А самолёты? — не поворачивая головы, спросил Гаусс.
— Эти тоже делают своё дело. Особенно хорошо работают новые пикировщики — одна английская лодка отправляется ко дну за другой. Если бы вы видели, сколько их там!
Гаусс не ответил. Он даже не поднял головы, делая вид, будто увлечён чтением французского романа, лежащего у него на коленях. Но все в нём кипело, и как только Манштейн ушёл, генерал отбросил книгу. Старое вольтеровское кресло, выдвинутое на просторную веранду, где он собирался погреться на солнце, затрещало от непривычного нажима на подлокотники.
Старик не имел понятия о том, что «чудесное избавление англичан под Дюнкерком» — плод большой политической игры, цена, уплачиваемая Гитлером Черчиллю за право без вмешательства Англии стереть с карты Европы Францию. При мысли о том, что триста тысяч англичан уходят живыми, когда могли бы полечь под гусеницами его танков, заставляла Гаусса дрожать от злобы. Только привычная выдержка помогала ему не затопать ногами, не накричать на Манштейна, не запустить биноклем в голову адъютанта.
Быть может, утешением ему послужило бы, если бы он мог знать, что в состоянии недоумения находится и его противник — английский генерал лорд Горт. Приказ воздержаться от решительных действий, доставленный на материк герцогом Виндзорским, экс-королём Эдуардом, застал Горта в тот момент, когда шла подготовка к удару по слабой перемычке войск Гаусса, высунувшихся к побережью. Горт считал, что английские дивизии без труда прорвут эту перемычку и, уничтожив отрезанную и прижатую к морю часть немцев, легко сомкнутся с одиннадцатью дивизиями 1-й французской армии — крайним северным крылом Бийота. Горту было ясно, что такой удар мог решить битву за Фландрию, от которой, в свою очередь, зависела и судьба битвы за Францию. Горт ещё не был в курсе политической игры, согласованной с фельдмаршалом Диллом и с генералами Айронсайдом и Исмеем, сидевшими в Лондоне и вместе с Черчиллем распоряжавшимися судьбой английской армии.
Разгром голландцев и позорная капитуляция бельгийского короля окончательно обнажили левый фланг союзников. Но и она не могла лишить местное англо-французское командование возможности защищать север. Однако 30 мая генерал Горт получил от Черчилля телеграмму, звучавшую похоронным колоколом по крайней мере для трех из десяти дивизий англичан, топтавшихся на побережье Дюнкерка. Горт уже знал, что эти три дивизии — жертва, приносимая британским кабинетом и прежде всего самим Черчиллем во имя прикрытия негласной сделки между Лондоном и Берлином. Этим трём дивизиям суждено было спасать «престиж» Англии так же, как за него отдали свою кровь четыре тысячи английских солдат — защитников Кале. Те и другие не подозревали, что являются невинными жертвами позорной политической игры. Река английской крови должна была преградить историкам путь к истине об измене Англии союзническим обязательствам в отношении Франции. Человечество не должно было узнать действительной роли Черчилля и его сообщников в победе Гитлера над Францией и в последующей драме Европы. Двенадцать миллионов человек заплатили во второй мировой войне своей кровью за несбывшуюся надежду британского премьера уничтожить Советскую Россию руками нацистского ефрейтора.