Заговорщики. Преступление
Шрифт:
– Вы втянули бы нас черт знает в какую передрягу, – раздраженным тоном проворчал Гопкинс. – Перестаньте, Мак. Мы никогда на это не пойдем, прежде чем будет решен главный вопрос на Тихом океане – мы или японцы?
– А тогда?
– Ну, тогда все будет выглядеть совсем иначе. Тогда мы, вероятно, охотно развяжем вам руки.
– Если же дела пойдут так, как вы думаете…
– Я ничего не думаю, Мак, решительно ничего!
Макарчер усмехнулся:
– Хорошо. Если дела пойдут так, как думаю я, первым шагом будет Формоза…
– История пойдет закономерно, – задумчиво проговорил Гопкинс, –
– Тогда мы возьмем себе Сингапур и Гонконг. Быть может, речь пойдет об Австралии и Новой Зеландии. Когда развалится Британская империя, а она развалится как дважды два, мы поможем ей в этом. Самостоятельное существование Австралии и Новой Зеландии – абсурд. Обеспечить им место в мире сможем только мы, американцы. Мы знаем, что нам нужно на Тихом океане. Эта вода будет нашей водой, Гарри, только нашей. Мы никого не пустим туда, после того как к чертовой матери разгромим японцев… и англичан.
– Вон как! – иронически проговорил Гопкинс.
Макарчер утвердительно кивнул головой, выпуская струю дыма, потом грубо повторил:
– К чертовой матери! Мы будем полными дураками, если не сумеем подготовить этот разгром, доведя джапов до полусумасшествия войной в Китае. Понимаете, Гарри, мы поможем китайцам до тех пор кусать японцев, пока у тех не появится пена у рта. Я готов собственными руками стрелять в дураков, которые еще пытаются пищать, будто Япония не главная наша беда. Да, правда, где-то там, в далекой перспективе, я вижу дело поважнее, покрупнее, чем драка с Японией, – я имею в виду ликвидацию красной опасности в корне, раз и навсегда. Но все это потом. Сначала Япония, и еще раз Япония. Китайцы должны вымотать ей кишки. А она китайцам. Угроза овладения Азией проклятыми островитянами должна быть предотвращена раз и навсегда. Англия – это тоже не так сложно. Азия должна быть нашей. Но только очень близорукие люди могут думать, что нашей задачей является полное уничтожение Японии. Понимаете?
– Пока не очень, – меланхолически ответил Гопкинс.
– Жаль. Это так просто: Япония должна стать нашим опорным пунктом для разгрома Советов.
– Не слишком ли много разгромов и не слишком ли много баз, а?
– Ровно столько, сколько нужно, чтобы получить то, что мы хотим. Мы никогда не займем принадлежащего нам места, если вздумаем месить тесто своими руками. Японские офицеры и унтер-офицеры составят костяк той многомиллионной китайской армии, которая одна только и сможет занять позиции по нашей границе с Советами.
Гопкинс рассмеялся и тотчас сделал болезненную гримасу:
– Милый Дуглас, вы что-то напутали: у нас нет ни одной мили общей границы с русскими!
– А будет десять тысяч! – теряя равновесие, крикнул Макарчер. – Вся китайско-советская граница, вся китайско-монгольская граница.
– Э, да вы, оказывается, самый отчаянный мечтатель, какого я видел! – насмешливо проговорил Гопкинс. – Не знал за вами такой черты.
– К сожалению, Гарри, вы мало меня знаете.
– Вы полагаете?
– А нам нужно понять друг друга. – Макарчер склонился к Гопкинсу, продолжавшему полулежать с закрытыми глазами, и насколько мог дружески проговорил: – Вдвоем мы могли бы доказать хозяину…
И,
Макарчер внимательно вглядывался в подергивающееся судорогой боли лицо Гопкинса. Можно было подумать, что генерал взвешивает: стоит ли говорить с этим полутрупом, который не сегодня-завтра уйдет в лучший мир и перестанет быть вторым «я» президента?
Поезд остановился. Макарчер прочел название станции:
– Улиссвилль.
– Не подходите к окну, – поспешно сказал Гопкинс. – Вас могут увидеть журналисты.
– А-а, – протянул Макарчер. – Хозяин будет говорить?
– Положение с фермерами паршиво, а выборы на носу.
– Он опять выставит свою кандидатуру? – спросил Макарчер.
– Пока ни в коем случае!
– А как же с переизбранием?.. Нужно же, чтобы американцы знали, что могут голосовать и за него.
– Своевременно узнают. Может быть, в последний момент.
– Почему не теперь? Ведь остальные кандидаты уже объявлены.
– Формально выставить свою кандидатуру значило бы для ФДР превратиться из президента в кандидаты! Это только помешало бы его работе.
– Значит, в последний момент? – в сомнении спросил Макарчер.
– И безусловно будет избран, – уверенно ответил Гопкинс. – Никто не может предложить американцам ничего более реального.
– Чем обещания Рузвельта?
– Зависит от того, как обещать. И кроме того, никто не может обвинить нас в том, что если бы не сопротивление дураков, мы успели бы многое выполнить… из того, что обещали.
– Посоветуйте хозяину на этот раз поднажать на морскую программу.
– Об этом его просить не приходится.
– Морские дрожжи все еще бродят?
– Он по-прежнему держит под подушкой Мехена.
– Избиратель не может не понимать, что строительство хорошей серии больших кораблей – хлеб для сотен тысяч безработных.
– Но, увы, и налогоплательщик понимает, что этот хлеб будет куплен за его счет, – со вздохом сказал Гопкинс. – А кроме того, средний американец знает, что судостроительные компании нахапают в сто раз больше, чем достанется тем, кто будет своими руками строить корабли. Народ умнеет не по дням, а по часам. Тут вам не Филиппины, Мак.
– Не воображайте, что у нас там одни идиоты. Квесону приходится довольно туго.
– И если бы не ваши штыки?..
Макарчер ответил неопределенным пожатием плеч.
Гопкинс спросил:
– А как у вас работает Айк?
Казалось, вопрос удивил Макарчера. После некоторого молчания он, в свою очередь, спросил:
– Вы имеете в виду Эйзенхаммера?
– Да.
Собеседники не могли пожаловаться на простодушие, но в этот момент оба они мысленно бранили себя. Гопкинс был недоволен тем, что у него вырвался этот вопрос, совершенно некстати выдавший генералу его, Гопкинса, интерес к подполковнику Эйзенхаммеру – военному советнику филиппинского «фельдмаршала». Макарчер же досадовал на себя: только сейчас ему пришло в голову то, о чем он должен был давно догадываться: ведь Дуайт Эйзенхаммер, которого он сам сделал на Филиппинах из капитана полковником, был человеком президента, посланным в Манилу для того, чтобы Рузвельт мог знать каждый шаг его, Макарчера.