Захват Хассании
Шрифт:
– Идите по домам, я прошу вас, не заставляйте меня ставить охрану, идите, его дух улетел, расходитесь, мы и так устали сегодня...
Теплая рука берёт меня под локоть, Какчен-Ка моя, как я ждал этой встречи, но конечно, не в таком месте и не в таком виде...
– Как там отец?
– Нормально... Все нормально... А вы как?
– Мы прекрасно, если бы не это... Ты была там?..
Она кивает головой и мы бредём как одно целое четвероногое вслед за расходящимися горожанами, которые всё ещё хотят хоть что-то сделать, как-то помочь, испытывая
Наконец-то вот он, дом, полупустой, непривычный пока, необжитый, но вызывающий сейчас и умиление, и ощущение опасности, страха за всех, кого спрятали эти стены. И за малышей, и за родителей, за служанок, тоже, по сути, простых девчонок, за штаб, объект первого удара, даже за старого Оружейника, которого пока что поселили, я даже не знаю, где именно, потому что водоворот дел не дал ни мига, чтобы забежать, обнять всех, кто так дорог...
И даже здесь, под собственной крышей стараюсь не забыть мысль, пришедшую по пути, хотя вижу уже впереди, в холле, толпу встречающих, подождите, родные...
– Караульный... Кто там?... Гаренс?... Ты как себя чувствуешь?
– Нормально, кларон...
– Ну, если нормально, то передай в штаб - найти дежурного, пусть не сидит, а возьмёт ребят пять, шесть, поопытнее и обходит казармы, да не один раз, а пока не убедится, что все спят... Горячительное отбирать, но без грубости, нарушителей не ругать, день такой, а укладывать в постель и через метку опять проверить... И сам чтобы ни капли! Понял?
– Есть, передать. Понял я всё... Вы не волнуйтесь, кларон...
Ну да... Как тут не волноваться, если все "старики" сейчас то же самое, что и я чувствуют, вину, обиду, боль, опустошение, омерзение, весь букет. И вся надежда в эту ночь, как ни странно - на новеньких, которые ещё никак к слову "брат" не привыкнут и называют по титулу, хорошо, хоть на колено не бухаются...
Ну, здравствуйте, мои хорошие!... Меня не обнимать сейчас надо, а долго и хорошенько мыть, драить, вымачивать, скоблить... Но как же это всё же здорово! Старики, молодые, дети, все в одной радости купаются, как в цветочной ванне и душевная болячка отваливается первой... Как же это хорошо - после длинной дороги расслабиться, пахнуть травами, снять, наконец, противные надоевшие башмаки и видеть только улыбки за большим столом и краем глаза поглядывать на малышей, ползающих в стороне...
– Он ведь зашел весь свой, как моя пятерня, улыбался, только глаза льдом закрытые, это меня и насторожило. Я ему говорю: Тебе чего, парень?" Чуть не сказал "Брат", как вы все тут, а он что-то буркнул типа "Да я так, посмотреть", а сам прёт, как будто я и не стою вовсе, а кинжал-то не закрыт, я ж вижу... Я ему "Стоять!", а он прёт... Уж что он там хотел увидеть, не знаю, на что рассчитывал, тоже непонятно, у входа ребятки стояли, но только я к нему сунулся, думал за руку схватить, а он рукоятью смаху - в лоб! Пока я свои-то кинжалы освобождал, он меня по руке-то и полоснул, видать, хотел еще
Отец, похоже, уже не первый десяток раз рассказывал эту историю, которую кроме меня уже все знали наизусть.. Хотя, нет, с нами сегодня Ларчан, наверно, с ужасом выслушивающий рассказы о беспокойных буднях. Сразу, с дороги, попал в кипень событий и в наш семейный совет... Не испугался бы...
– Простите, кларон, и много воинов погибло?
– Нет, Ларчан ... Девочка первая... Поэтому так неожиданно и так больно, подло...
– Я, может быть, и не то скажу, но у нас принято на большом камне сделать полированный участок и на нём выбить лицо... изображение погибшего... для памяти... У Вас найдётся художник?.. Это будет камень памяти...
Ай да Ларчан! Я вспомнил. Отец на земле показывал же Камень погибших альпинистов... Около альплагеря, так, чтобы любой мог подойти, положить цветы. Немного поодаль от основных посещаемых мест, от столовой, от палатки врача и начальника, там было грустно, красиво и очень тихо. Что же я сам-то не догадался?.. Только вот, художник... Где его взять?.. Но у нас есть слепок лица, можно его в Велиру свозить...
– Вы правы, Ларчан, спасибо. У нас пока нет художника, но мы что-нибудь придумаем...
– Мроган, а почему мне нельзя?!
– Фарис-Ка, ты почему в разговор влезаешь?
– Я просила меня взять, а говорят нельзя!..
– Кто говорит?
– Сынок, не сердись на неё. Сейчас все девочки хотят работать там..
– На связи?
– Ну, да
– Что вы там забыли, Фарис? И до Посвящения...
– Ну конечно, чуть что, так мы - "маленькие", да?
– А что же, "большие" что ли?
– Сам же учил - "Не бояться трудностей"!...
– Дочь, веди себя прилично!
– Ма, ну почему он всё время смеётся?!
– А почему бы и не посмеяться? Ты бегать научилась?! ... Нет... Драться?...Летать?... Плавать?!.. Думаешь, на связи всё это не нужно, что ли? ... Девчонки бегут наравне с воинами!.. Дальние кордоны - полный день пути, да ещё и еду тащат на себе... А потом прячутся в пещеру и три дня сидят безвылазно, даже ходят в ведро, света не видят, им отсюда сообщают день или ночь... дежурят по четыре метки, одна спит, другая - на связи...Ты этого хочешь? А назад - опять бегом, после замены.. Не веришь, вон, отца спроси, он сам уж туда не бегает, тяжело!
– Кларон, простите, что вмешиваюсь, а что значит "летать"?..
– Да уж! Летать! Сейчас!! Кто меня пустит?! Там парни одни, "девочкам нельзя"... забрали себе самое интересное...
– А плавать - тоже "самое интересное"?.. Сейчас, Ларчан, я покажу... Суила-Та, принести костюм для полёта, у меня в кабинете... Ты, Фарис, не кричи, а вон, спроси у Канче, у многих она спрашивала разрешения? Сама училась... А летать опасно... Забыла - я в синяках ходил?
– Я и говорю - на кухню, или стирать...